10013

Конституционные права и свободы

воздействия на родственные чувства и т. д.); во-вторых, в тех случаях, когда врач руководствуется исключительно просьбой ближних или доверенных лиц пациента (например, когда пациент ввиду крайне тяжелого состояния находится без сознания либо не способен выразить свою волю с помощью известных средств устно, письменно, с помощью знаков и т. п.).

3. Анализ зарубежного законодательства позволяет выделить криминальную, т. е. подлежащую уголовному наказанию, эвтаназию и эвтаназию легальную, допустимую при соблюдении установленных законом условий. Так, в Голландии осуществление вра- чом эвтаназии без соблюдения установленных законом условий (добровольного запроса пациента и т. д.) влечет уголовную ответственность1. Следует подчеркнуть, что Основы не пользуются общепринятой терминологией. Так, говоря об удовлетворении вра- чом просьбы больного путем прекращения искусственных мер по поддержанию жизни, Основы не называют этот акт пассивной эвтаназией. В Этическом кодексе российского врача из всего арсенала приведенных терминов используется лишь термин пассивная эвтаназия.

Отграничение эвтаназии от смежных правовых институтов.

В соответствии со ст. 3 Всеобщей декларации прав человека и ст. 20 Конституции РФ каждый имеет право на жизнь. С точки зрения своего содержания право на жизнь представляет собой естественное и неотъемлемое право каждого человека, исключающее возможность преднамеренного лишения жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание (ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., ст. 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.).

Некоторые авторы выделяют в составе субъективного права на жизнь правомочие по распоряжению жизнью, которое представляет собой «возможность подвергать себя значительному риску и возможность решать вопрос о прекращении жизни»2. Действительно, в некоторых случаях поведение гражданина связано с высо-

1 См.: Тищенко П. Д. Указ. соч. С. 31. 2 Малеина М. Н. Указ. соч. С. 68.

31

ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 2007 (2)

ким риском для собственной жизни, однако носит общеполезный характер и в связи с этим не запрещается государством. Так, в присяге сотрудников ОВД содержатся слова: «клянусь, не щадя своей жизни, охранять установленный Конституцией и законами России правовой порядок»1. В соответствии с ч. 2 ст. 21 Конституции РФ и ст. 43 Основ никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским и иным научным опытам (исследованиям). Таким образом, на основании добровольного согласия граждан допускается их участие в научных и иных экспериментах, в том числе опасных для жизни. Так, в работе М. Н. Малеиной упоминается о женевском враче Ж. Понто, позволившем укусить себя трем гадюкам, чтобы проверить эффективность созданной им предохранительной прививки2.

Âбольшинстве случаев правомочие по распоряжению жизнью (особенно в контексте решения вопроса о ее прекращении) ограничено комплексом правовых, религиозных и этических норм.

Âкомментарии к ст. 20 Конституции РФ отмечается: «Наличие

óчеловека права на жизнь не означает, что у него есть и юриди- ческое право на смерть. Более того, история свидетельствует о том, что желание человека уйти из жизни, как правило, встреча- ло осуждение со стороны общественного мнения, церкви и даже государства. Можно сказать, что на таких же позициях остается и действующее российское законодательство»3.

Правовые основания реализации правомочия по распоряжению жизнью установлены рядом нормативных правовых актов, свидетельствующих о негативном отношении государства к самостоятельному решению гражданами вопроса о прекращении жизни. Помимо установленного в ст. 45 Основ запрета на эвтаназию, в Российской Федерации не допускается деятельность религиозных организаций, склоняющих граждан к самоубийству или к отказу по религиозным мотивам от медицинской помощи лицам, находящимся в опасном для жизни и здоровья состоянии

1 Присяга сотрудников органов внутренних дел РФ, утв. постановлением Верховного Совета РФ от 23 декабря 1992 г. (в ред. постановления от 24 октября 1993 г.).

2 См.: Малеина М. Н. Указ. соч.

3 Постатейный комментарий к Конституции Российской Федерации / Под общ. ред. Ю. В. Кудрявцева. М., 1996.

32

Конституционные права и свободы

(п. 2 ст. 24 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях»). В России ранее также была косвенно запрещена реклама самоубийств: согласно п. 6 ст. 5 Федерального закона от 18 июля 1995 г. ¹ 108-ФЗ «О рекламе»1, реклама не должна была побуждать граждан к насилию, а также к опасным действиям, угрожающим безопасности граждан.

Примечательно, что жизнеобеспечивающие тенденции действующего законодательства соответствуют правовым традициям дореволюционной России, согласно которым одна из форм реализации правомочия по распоряжению собственной жизнью самоубийство рассматривалось как уголовное преступление. В допетровский период к самоубийцам и покушавшимся на самоубийство применялись лишь церковные наказания: первые лишались церковного погребения, вторые временно отлучались от церкви. Впервые уголовное наказание за самоубийство было установлено в ст. 164 Артикула воинского 1715 г., предусматривавшей позорящую процедуру в отношении самоубийц: «ежели кто сам себя убьет, то надлежит тело его в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам». Раздел X Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. содержал специальную главу II, устанавливающую уголовную ответственность за самоубийство2.

Криминализация самоубийства в дореволюционном отечественном законодательстве обусловлена, во-первых, осуждением этого акта в нормах традиционной религии и этики3; во-вторых, несоответствием самоубийства критерию общественной пользы.

1 Утратил силу с 1 июля 2006 г. в связи с принятием Федерального закона от 13 марта 2006 г. ¹ 38-ФЗ «О рекламе» (РГ. 2006. 15 марта).

2 См.: Российское законодательство X XX вв. М., 1988. Т. 4. С. 358, 383; Т. 6. С. 161, 166.

3 Так, И. В. Силуянова утверждает, что библейское «не убий» (Исх. 20, 13) неразрывно связано с отрицательным отношением христианства к самоубийству. Христианская церковь, называя самоубийство «иудиным грехом», имеет в виду обреченность самоубийцы на вечную погибель. Именно по этой причине самоубийцы не могли быть погребены по христианскому обряду. Даже противники христианства, в том числе Ф. Ницше, признавали, что одна из причин широкого распространения христианства заключается в его бескомпромиссной борьбе с «неуемной жаждой самоубийства, ставшей столь распространенной ко времени возникновения христианства» (См. Силуянова И. В. Указ. соч. С. 239 240; Ницше Ф. Веселая наука: стихотворения и философская проза. СПб., 1993. С. 380).

33

ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 2007 (2)

Зачастую эвтаназию рассматривают как разновидность самоубийства, поскольку в основе эвтаназии, как правило, лежит волеизъявление потерпевшего1. Однако все большее распространение получает иная точка зрения, согласно которой эвтаназия является самостоятельной, не тождественной самоубийству формой реализации «правомочия гражданина по распоряжению своей жизнью»2. Представляется, что обе приведенные трактовки эвтаназии не вполне соответствуют ее правовым особенностям и в силу этого неадекватно отражают ее правовую суть.

Дело в том, что эвтаназия имеет комплексную правовую природу: c одной стороны, в основе эвтаназии лежит акт пациента по распоряжению собственной жизнью; с другой стороны, эвтаназия в силу ст. 45 Основ является актом лишения жизни одного лица пациента другим лицом врачом. Ввиду сложности своей правовой природы эвтаназия не укладывается в правовой механизм реализации субъективного права на жизнь. Действительно, право на жизнь относится к разряду личных неимущественных прав, поэтому его реализация, в том числе в аспекте распоряжения жизнью, индивидуальна, неотделима от обладающей соответствующим субъективным правом личности. Осуществление этого права при посредстве другого лица с использованием представительства и иных форм замещения одного лица другим в данном случае недопустимо (п. 4 ст. 182 ГК РФ), так что с точки зрения гражданского права акт распоряжения собственной жизнью представляет собой исклю- чительно индивидуальный акт, самостоятельное действие (или бездействие) потерпевшего. Именно поэтому эвтаназию, осуществляемую с участием врача, нельзя рассматривать как акт пациента по распоряжению собственной жизнью.

Важно учесть еще одно обстоятельство. С точки зрения гражданского права легальное распоряжение собственной жизнью ос-

1 Так, например, в Заявлении Церковно-общественного совета Русской Православной Церкви по биомедицинской этике «О современных тенденциях легализации эвтаназии в России» (1999 г.) эвтаназия по просьбе пациента рассматривается как особая форма самоубийства либо убийства. Аналогичной позиции придерживается И. В. Силуянова (Силуянова И. В. Указ. соч. С. 239, 245, 247).

2 Такова позиция М. Н. Малеиной, В. И. Акопова (См.: Малеина М. Н. Указ. соч.

Ñ.70; Акопов В. И. Этические, правовые и медицинские проблемы эвтаназии

//Медицинская этика и право. 2000. ¹ 1. С. 47).

34

Конституционные права и свободы

новано на доброй воле потерпевшего (т. е. на воле, свободной от насилия, заблуждения и прочих пороков), в противном случае можно подозревать убийство, несчастный случай и т. д. Между тем эвтаназия во многих случаях осуществляется принудительно не только в смысле пороков воли потерпевшего, но и ввиду достаточно частых случаев учета врачом исключительно воли близких родственников или доверенных лиц потерпевшего.

Лишь в случае добровольной эвтаназии акт лишения жизни пациента основан на доброй воле последнего. Однако такое добровольное распоряжение жизнью является с точки зрения действующего законодательства злоупотреблением правом на жизнь. Действительно, в силу ст. 18 ГК РФ в содержание гражданской правоспособности входят личные неимущественные права, в том числе право на жизнь. Согласно п. 3 ст. 22 ГК РФ полный или частичный отказ гражданина от правоспособности (в том числе в части права на жизнь) ничтожен, за исключением случаев, установленных законом. К числу таких случаев относятся указанные выше легальные возможности распоряжения жизнью (добровольное участие в опасных для жизни научных экспериментах, деятельность МЧС и т. д.). Между тем эвтаназия в силу ст. 45 Основ не относится к такого рода исключениям. Таким образом, гражданин, выражая свою просьбу об эвтаназии, преступает пределы осуществления права на жизнь, злоупотребляет этим правом, поскольку фактически отказывается от него.

Наконец, нельзя забывать о том, что в силу ст. 45 Основ осуществление и даже осознанное побуждение (подстрекательство) к эвтаназии влечет уголовную, а не гражданско-правовую ответственность. Даже в Голландии и США, где эвтаназия легализована, она выступает как деяние, влекущее уголовную ответственность, за исключением случаев, установленных законом1.

Указанные особенности правового регулирования эвтаназии выводят ее за рамки гражданско-правовой реализации субъективного права на жизнь в аспекте распоряжения собственной жизнью. В настоящее время в нормах отечественного и зарубежного законодательства отношения, возникающие в связи с эвтаназией, не составляют предмета гражданско-правового регулирования.

1 См.: Тищенко П. Д. Указ. соч. С. 31.

35

ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 2007 (2)

По мнению ряда авторов, эвтаназия как юридический факт представляет собой не реализацию права на жизнь, а правонарушение. Одной из гарантий закрепленного в ст. 3 Всеобщей декларации прав человека и ст. 20 Конституции РФ права на жизнь является запрет на преднамеренное лишение человека жизни, установленный в ст. 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.

В действующем отечественном и зарубежном уголовном законодательстве выход за пределы приведенного запрета квалифицируется как преступление против жизни убийство. Согласно ст. 105 УК РФ убийство представляет собой умышленное причи- нение смерти другому человеку. Очевидно, что по ряду признаков эвтаназия тождественна убийству по ст. 105 УК РФ. Объектом эвтаназии является жизнь пациента. Объективная сторона выражается в действии (бездействии) врача. Субъективная сторона эвтаназии характеризуется наличием у врача прямого умысла, направленного на лишение жизни пациента. Вместе с тем некоторые особенности эвтаназии не позволяют совершенно отождествить ее с убийством по ст. 105 УК РФ. Прежде всего, следует иметь в виду безнадежное, вызывающее сострадание состояние болезни пациента. Зачастую жертвами эвтаназии становятся люди, «жестоко страдающие от боли, впавшие в депрессию, обычно сопровождающую смертельную болезнь» (Заявление о пособничестве врачей при самоубийствах, принятое ВМА, сентябрь 1992 г.). На эвтаназии нередко настаивают люди, осознающие, что болезнь приведет их к неизбежному распаду личности (например, в результате утраты отдельных функций головного мозга) со смертельным исходом. Данные факторы придают эвтаназии колорит милосердного убийства с типичными мотивами жалости, сострадания к пациенту и (или) его ближним, неверного представления о вра- чебном долге облегчить боль и т. д. Указанные мотивы при определении меры уголовной ответственности за эвтаназию могут рассматриваться как смягчающее обстоятельство. Впрочем, осуществление эвтаназии может быть основано на иных мотивах. Не исключен, в частности, корыстный мотив получения вознаграждения за последующую трансплантацию органов жертвы эвтаназии. Подобные мотивы, несомненно, должны расцениваться как отягчающее обстоятельство.

36

Конституционные права и свободы

Важной особенностью эвтаназии является то, что она, за исключением принудительных форм, совершается по доброй воле пациента, выраженной в виде обращенной к врачу просьбы о лишении жизни. Между тем в научном комментарии к Уголовному кодексу РФ1 акт убийства квалифицируется как насильственный, предполагающий насилие над личностью потерпевшего. В этой связи в качестве убийства по ст. 105 УК РФ можно рассматривать лишь принудительную эвтаназию.

Применению ст. 105 УК РФ к эвтаназии препятствует и ст. 124 УК РФ, предусматривающая уголовную ответственность врача за неоказание медицинской помощи без уважительных при- чин, к числу которых относятся такие установленные действующим законодательством причины, как отказ врача от лечения пациента по ст. 33 и 58 Основ, отказ от проведения реанимационных мероприятий по основаниям, указанным в соответствующем приказе Минздравсоцразвития России. Фактически пассивная эвтаназия является типичным примером отказа врача от оказания помощи пациенту со смертельным исходом для последнего2.

Проблематичность применения ст. 105 УК РФ к эвтаназии обусловливает необходимость дополнения УК РФ специальной статьей об эвтаназии3. Представляется, что такая новелла поможет избежать двух опасных крайностей. Одна из них заключается в декриминализации эвтаназии, отражающей, по сути, «большевистский подход» к этому явлению. Известно, что в примечании к ст. 143 УК РСФСР 1922 г. в его первоначальной редакции содержалось положение о непреступности убийства, совершенного из сострадания по настойчивой просьбе потерпевшего4. Столь решительная декриминализация эвтаназии не характерна для современного общества: как уже было замечено, в странах, где легализована эвтаназия, продолжают действовать нормы об уголовной ответственности за незаконное ее осуществление.

1 См.: Постатейный комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред.

А. В. Наумова. М., 1996.

2 Несмотря на приведенные особенности эвтаназии, она в большинстве слу- чаев квалифицируется как убийство (Акопов В. И. Указ. соч. С. 48).

3 Такой позиции придерживается, в частности, юрист О. Ивченко (см.: Ив- ченко О. Завещание жизни // Домашний адвокат. 2001. ¹ 7. С. 8).

4 См.: Ивченко О. Указ. соч. С. 8.

37

ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 2007 (2)

Другая крайность правовой регламентации добровольной эвтаназии состоит в отождествлении ее с убийством. Так, в некоторых зарубежных странах добровольная эвтаназия квалифицируется как убийство по согласию. Подобная квалификация не вполне соответствует правовой логике, поскольку жертвой эвтаназии является не тот, кто дает согласие, а тот, кто просит о смерти1.

Легализация пассивной эвтаназии в актах ВМА. Впервые ВМА рассмотрела вопрос об эвтаназии в 1950 г. и осудила ее совершение при любых обстоятельствах. Однако впоследствии в актах ВМА появились нормы, в известной степени оправдывающие пассивную эвтаназию. Речь идет о п. п. «с», «е» Лиссабонской декларации о правах пациента (октябрь 1981 г.), согласно которой пациент имеет право, получив «адекватную информацию, отказаться от лечения», а также право «умереть достойно». Еще один документ ВМА Венецианская декларация о терминальном состоянии (октябрь 1983 г.) прямо обязует врача к осуществлению пассивной, в том числе принудительной (на основе волеизъявления родственников), эвтаназии: «врач не продлевает мучений умирающего больного, в том числе связанных с неизлечимой болезнью и уродством, прекращая по его просьбе, а если больной без сознания по просьбе его родственников, лечение, способное лишь отсрочить наступление неизбежного конца».

Вскоре международные этические нормы были закреплены в законодательных актах отдельных государств. В частности, они (за исключением права на достойную смерть) были восприняты российским законодательством: ст. 30 Основ включает в перечень прав пациента при оказании медико-социальной помощи, во-пер- вых, право на облегчение боли, связанной с заболеванием и (или) медицинским вмешательством, доступными способами и средствами; во-вторых, право на отказ от медицинского вмешательства при условии осведомленности пациента о его возможных последствиях.

1 Медицина и права человека: нормы, правила международного права, этики, католической, протестантской, иудейской, мусульманской и буддийской религиозной морали. Пер. с франц. (Совет Европы. Европейский секретариат по научным изданиям). М., 1992. С. 104.

38

Конституционные права и свободы

Приведенные этические и правовые нормы способствуют переосмыслению проблемы эвтаназии. Действительно, в контексте этих норм пассивная, в том числе принудительная эвтаназия представляется способом облегчения боли и вариантом реализации права пациента на отказ от медицинского вмешательства. В результате пассивная эвтаназия получает оправдание как метод лечения и сфера реализации автономии (свободы выбора) пациента.

Попытаемся проанализировать этические и правовые основы легализации эвтаназии. И прежде всего рассмотрим закрепленное в Лиссабонской декларации о правах человека право пациента умереть достойно (право на достойную смерть). Следует подчеркнуть, что указанное право является не более чем этической нормой, поскольку оно предусмотрено этическими документами ВМА, не относящимися к разряду нормативных правовых актов. Право на достойную смерть не содержится и в нормах действующего российского законодательства1. Что касается действующих в России этических кодексов медицинских работников, то они упоминают о праве пациента на достойную смерть в контексте недопустимости эвтаназии (ст. 14 Этического кодекса российского врача, ст. 9 Этического кодекса медицинской сестры России).

Очевидно, что причиной индифферентного отношения как международных, так и отечественных нормативных правовых источников к провозглашенному ВМА праву на достойную смерть является правовая несостоятельность этого мнимого права. Попытаемся доказать это посредством следующего анализа. Содержание права на достойную смерть тесно связано с понятием человеческого достоинства. В отечественной юридической литературе достоинство определяется как «совокупность собственных качеств, способностей и их внутренняя самооценка»2. Таким образом, право на достойную смерть означает право на смерть, соответствующую

1 Согласно комментарию к ст. 20 Конституции РФ «наличие у человека права на жизнь не означает, что у него есть и юридическое право на смерть; на таких же позициях остается и действующее российское законодательство» (Постатейный комментарий к Конституции Российской Федерации / Под общ. ред. Ю. В. Кудрявцева).

2 См.: Гражданское право: Учебник / Под ред. Ю. К. Толстого, А. П. Сергеева. Ч. 1. СПб., 1996. С. 274 275; Малеина М. Н. Указ. соч. С. 136.

39

ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 2007 (2)

внутренним качествам пациента и их самооценке. Однако каким образом определить критерий такого соответствия? За рубежом в качестве соответствующего критерия рассматривают отсутствие у безнадежно больных пациентов «лишних страданий», что обусловливает не только создание для умирающего комфортной, благоустроенной обстановки, но и обеспечение ему выбора средств безболезненной смерти. Очевиден прагматизм такого критерия, исключающий учет субъективных интересов личности в процессе умирания. Во-первых, в условиях мировоззренческого плюрализма личность может по-разному воспринимать предсмертные страдания. Например, в рамках христианского мировоззрения смерть это «дверь в пространство вечности». В связи с этим смертельная болезнь воспринимается христианином как «чрезвычайно важное событие» в его земной жизни, поскольку оно представляет собой подготовку к переходу в жизнь вечную1. Один протестантский пастор, описывая свою терминальную болезнь, называет ее «сча- стливейшим временем жизни». Доктор Е. Клюбер-Росс пишет: «Я хотела бы, чтобы причиной моей смерти был рак, ибо не хочу лишиться периода роста личности, который приносит с собою терминальная болезнь»2. Таким образом, установка врачей на устранение «лишних страданий» вполне может не соответствовать либо даже противоречить убеждениям пациента. Во-вторых, говоря о страдании, следует иметь в виду не только физические, но и душевные (психические) ощущения. Руководствуясь критерием о недопустимости для пациента «лишних страданий», врач встает перед целым рядом неразрешимых вопросов: что страдает сильнее тело или душа? какие страдания являются «лишними»? и т. д. Например, умирает одинокий престарелый отец, ожидающий из командировки свою дочь. Мысль о смерти без последнего свидания с любимым чадом мучительна для отца. Вместе с тем практически непереносима и физическая боль, которую он претерпевает. Как поступить врачу: оставить старика мучиться телом до приезда до- чери или ускорить смерть, и тем самым пренебречь душевным успокоением в час предсмертного свидания?

1 См.: Силуянова И. В. Указ. соч. С. 251.

2 Цит. по: Калиновский П. Переход: последняя болезнь, смерть и после. Екатеринбург, 1994. С. 125.

40