AHjODA2fgM

дискуссию с ними. Не поднимать шума вокруг Володиного имени, его памяти. Не был Володя склочным человеком. А что «злопыхатели»? Да бог с ними!

Правда, Володя был добрым, всепрощающим человеком. Наверно, и всю эту возню простил бы. И я простила – не отправила письма по адресам. Но всё же хочу сказать: зря они напали на Маслова. Не Маслов поставил Смирнову крест. Крест поставила я с сыновьями, хотя бы частично исполняя Володину волю. Кому же ещё не знать его душу лучше, чем семье?

81

ЛИТЕРАТУРА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

УДК 82-1/-9

ББК 80

М.В. Наумлюк

Мурманский арктический государственный университет г. Мурманск, Россия

ЛИРИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В СТИХОТВОРЕНИИ А. ПОДСТАНИЦКОГО «МУРМАНСК ВЕЧЕРОМ»

Аннотация. В статье предлагается прочтение лирического стихотворения А. Подстаницкого «Мурманск вечером» в контексте литературы о Кольском Севере.

Ключевые слова: лирическое стихотворение, образ Кольского Севера, пространство, время.

M.V. Naumlyuk

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

“MURMANSK IN THE EVENING” BY A. PODSTANITSKY

AS A LYRIC POEM

Abstract. The article deals with the interpretation of A. Podstanitsky’s poem “Murmansk in the evening” in the context of regional literature.

Key words: poem, the image of the Kola North, space, time.

Стихотворение «Мурманск вечером» (1940) поэта и журналиста А. Подстаницкого (1922–1942), трагически погибшего в годы Великой Отечественной войны, известно едва ли не каждому жителю города. Его популярность обусловлена узнаваемостью образа и проникновенной лирической интонацией, которая впервые появляется в литературе о Мурманске. В изображении поэта молодой город на берегу Ледовитого океана становится родиной для мурманчан, а не только местом жительства. До Подстаницкого тема Мурманска и Мурманского берега раскрывалась иначе. Автор рисовал образ суровой, дикой природы или создавал картину мира, разрушенного в годы войны и революции.

Так, величественную красоту Заполярного края первым воспел замечательный поэт Константин Случевский. Он посетил Мурманский берег в составе географической экспедиции в конце XIX века и оставил сборник стихотворений «Мурманские отголоски». Поэта поразили невиданные прежде масштабы окружающего пространства. Он восклицает: «Какие

82

здесь всему великие размеры!». Он описывает «гранитные палаты», которые «тысячевёрстою воздвиглися стеной» и безмерное водное пространство, где « глубь морских пучин так страшно холодна». Время в поэзии Случевского – это «вечность в веянье суровой красоты» [4, с. 65–90]. Пространство и время на Севере не соразмерны человеку, они его либо подавляют, либо заставляют бороться и выживать. Тема противостояния человека суровой северной природе становится знаковой для литературы Кольского Севера и в дальнейшем.

Позднее, в первые послереволюционные годы, образ Мурманска, разрушенного войной и революцией, встречается в романе С.А. Колбасьева «Центромурцы» и в очерке датского писателя М.А. Нексё «Мурманск».

У Нексё Мурманск – неухоженный провинциальный посёлок, где улиц нет, гостиниц также… «На волнистой почве холмов расположены бревенчатые дома. В углублениях между ними пасутся овцы, роются свиньи, рыжие и чёрные, копаются куры». После войны голодно. Однако, «люди поют, играют, смеются: я никого не вижу, кто бы сгибался под невидимым ярмом». Нексё вглядывается в детали повседневной жизни мурманчан, поражаясь их физической выносливости и душевному здоровью. Писателя удивляет, что в отсутствие бытовых удобств люди живут радостно и осмысленно, что Север для них стал родным [2, с. 292–300].

Главный герой повести Колбасьева «Центромурцы», юный офицермеханик Гриша Болотов, гуляя по центральной улице Мурманска – по железнодорожным путям, видит «город скуки, грязного снега и пустых консервных банок: усеченных пирамид английского корнбифа, красных столбиков французской солонины и широких золотых цилиндров русских щей с кашей. Люди жили в вагонах. Счастливцы – в припаянных, то есть приросших к земле сталактитами нечистот. Счастливцы знали, наверное, что проснутся там же, где уснули. Предприимчивые строили себе «чайные домики»: дома с двойными стенками из фанеры чайных ящиков. Такие домики были привлекательны, но непрочны, поэтому начальство селилось в настоящих бревенчатых избах» [1]. В описании Колбасьева Мурманск подобен всемирной свалке, мусорной куче, в которой улеглись пыль и грязь, сметённые со всей Европы. Образ мира – «мусорной кучи» был весьма популярен на Западе в начале ХХ века, достаточно вспомнить работу Ясперса «Духовная ситуация времени», роман Фицджеральда «Великий Гэтсби» или пьесы Дос-Пассоса «Мусорщик» и Райса «Подземка». В повести Колбасьева этот образ становится характеристикой хаоса жизни, её враждебности человеку, а Мурманск – временным пристанищем для случайных людей.

Таким образом, в литературе рубежа эпох мы видим дикий Мурманский берег, в дальнейшем Мурманск, населённый случайными «безбытными» людьми. Конечно, речь не идёт о кольских поморах, которые столетиями проживали и хозяйствовали на Севере, но о городе, рождённом в

1916 году.

83

И вот проходит менее двадцати лет, и в маленьком стихотворении Подстаницкого возникает новый, лирический, образ Мурманска. Вопервых, поэт очерчивает пространство города, упорядочивает ритм времени, раскрывает историю места, связывая его с Россией. Читатель узнаёт черты северного русского города, ставшего для поэта и мурманчан родиной.

Образ Мурманска предстаёт в облике «широкоплечего гиганта», который «грудью дамб улёгся на залив». И в самом деле, пространство города протяжённо, вытянуто. Мурманск в изображении поэта похож на человека, руками опирающегося на берега и пьющего воду залива. Не удивительно, что и жизнь Мурманска одушевлена и на первый план выходит тема города-труженика: в порту «маленькие траулера спят» рядом с «красав- цем-ледоколом», «кряхтит деррик», визжат лебёдки. Особенностью Мурманска, как видит её поэт, становится его приморский ландшафт.

Однако, этот «домашний» спокойный мир окружён безграничным холодным пространством, «громадами скал», и поневоле автор обращается к эпической традиции, стремясь раскрыть индивидуальный облик родной ему земли. Он вспоминает древнюю «Калевалу», руны которой могли бы отразить мощь и красоту нового мира, однако уже в следующей строфе поэт отказывается от этого образа, поскольку тема отчего дома предполагает душевную лирическую интонацию песни: «Бег оленьих райд, болота, кочки // и озёр нетронутую гладь // срифмовать бы в песенные строчки // и потом с любовью распевать!»

Подстаницкий стремится обозначить связь города с пространством большой России, он ищет вектор, направление движения, ведь Север – это традиционно край земли. И движение навстречу России происходит спонтанно, вместе с поездом, по расписанию отправляющимся в Ленинград: «День ушёл. Окутал город вечер // и над Колой – первая звезда // Тихо всё. И лишь ветрам навстречу // в Ленинград уходят поезда».

Стихотворение заканчивается темой московских курантов, бой которых возвещает о единстве России, о сложившемся ритме новой жизни. Однако лирическая интонация превалирует над этим несколько официальным образом. Поэт, описывая Мурманск, неоднократно обращается к нему – «город мой», и в конце назывет его «славный город мой». Эпитет «славный» выбран неслучайно, он раскрывает и рабочую жизнь Мурманска и отражает тёплое отношение к родному миру, тем более «вечерний образ города» обладает дополнительными красками, характеризующими покой, безмятежность, ожидание нового дня, размышление о будущем [3, с. 27–28].

Таким образом, не отказываясь от изображения холодного северного мира, которое придаёт индивидуальность облику Мурманска, поэт иначе расставляет акценты в стихотворении, подчёркивая с помощью задушевной интонации образ обжитого человеком пространства, одушевлённого, связанного дорогами с большой Россией.

84

Литература

1.Колбасьев С.А. Центромурцы [Электронный ресурс]. URL: http//webreading. ru

2.Нексё М.-А. Мурманск // Кольский край в литературе / сост. В.Н. Шейнкер. Мурманск, 1962.

3.Подстаницкий А.В. Недопетая песня. Мурманск,1969.

4.Случевский К.К. Стихотворения. М.,1983.

85

УДК 82-1/-9

ББК 80

В.Л. Колычева

МБОУ СОШ № 57 г. Мурманск, Россия

ТРАДИЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ СКАЗКИ В ПОВЕСТИ Н. КОЛЫЧЕВА «НЮФОЦЕЙ БЭЧ»

Аннотация. В статье анализируется философская сказка известного мурманского поэта Николая Колычева «Нюфоцей Бэч» с точки зрения жанровой принадлежности.

Ключевые слова: философская сказка, особенности жанра, открытый финал.

V.L. Kolycheva

School № 57

Murmansk, Russia

THE TRADITION OF PHILOSOPHICAL TALES

IN N. KOLYCHEV’S STORY “NUFACE BECH”

Abstract. This article analyses the philosophical tale “Nuface Bech” by best known Murmansk poet Nikolay Kolychev where he introduces his characteristic genre.

Key words: a philosophical tale, a genre, an open end.

В современной отечественной литературе философская сказка не является распространенной жанровой формой и представлена в творчестве ограниченного круга авторов, таких как С. Козлов, Г. Цыферов, Г. Остер, А. Иванов. Будучи частным случаем сказки литературной, она является достаточно молодой жанровой разновидностью (ее образование в мировой литературе исследователи относят ко времени появления произведений Л. Кэрролла, т.е. к концу XIX века). Однако это вовсе не означает ее несостоятельности с точки зрения жанровой автономии.

Выделяют следующие особенности жанра философской сказки: нивелировка внешнего конфликта; изменения в нарративной организации текста;

приоритет системы языка в процессе познания и литературной репрезентации мира;

лишенность бихевиористской мотивировки поведения героев;

попарная организация героев.

Рассмотрим перечисленные жанровые особенности на материале сказочной повести Н. Колычева «Нюфоцей Бэч».

Философская сказка лишена открытого конфликта, характерного для эпических произведений. Данная категория выстраивается не в плане по-

86

ступков героев, например таких, как обман, борьба с силами зла или человеческими пороками, столкновение их интересов, предательство и т.д., как это происходит в абсолютном большинстве фольклорных и литературных сказок, а строится на игре восприятия одних и тех же реалий двумя различными типами сознания: обыденного (читатель) и лингво-философского (повествователь, герои), и, как следствие, происходит редукция событийной насыщенности сюжета. Так происходит и в исследуемом произведении: главный герой, мальчик Витя, не вступает в конфликт ни с представителями мира взрослых (родителей, соседей, учителей), ни с миром детей (одноклассников, друзей). Он периодически находится в конфликте лишь с самим собой, ведь Нюфоцей Бэч, карманный, по сути, является своеобразным alter ego героя. Он поднимает вопросы и озвучивает проблемы, которые, возможно, бессознательно беспокоят самого подростка, как, например, происходит в четырнадцатой главе под названием «Почему рвутся карманы?»: «Если что-то тебе не нравится, если что-то тебе противно до такой степени, что всю сущность выворачивает наизнанку, надо просто покрепче зажать эту сущность в кулаке и держать, пока не успокоится».

В плане изменения в нарративной организации текста возможны три варианта: либо вводится так называемый «свободный косвенный дискурс», «прикрепляющий» точку зрения рассказчика к кому-либо из персонажей, либо создается эффект самоустранения нарратора, который эксплицирован в виде сопроводительных реплик к речи героев практически на уровне ремарок в драме, либо выявляется тенденция к смещению повествования в сторону сказа. В сказке Н. Колычева мы имеем дело чаще с первым вариантом, причем автор говорит с читателем то через Витю, то через Нюфоцея, то через Олю, подругу мальчика и карманного существа. Так, например, в главе «Встречают по одежке...» авторская позиция выражается именно посредством сентенций юного дизайнера одежды. «Человек созда-

ет одежду, одежда заставляет человека соответствовать ей. Какой человек – такая и одежда. Какая одежда – такой и человек», – говорит Оля.

Гносеологическая функция персонажей обусловлена неполнотой их знания о мире, фрагментарность представления героев философской сказки о различных фактах и явлениях действительности рождает возможность субъективных трактовок в их объяснении. «Уроки он сделал на удивление быстро, правильно и даже писал аккуратнее, чем обычно. Часто бывает: просто так делаешь что-нибудь, и ничего не получается, а вот если назло кому-нибудь или чтобы доказать, что можешь, все получается запросто,

идаже лучше, чем обычно», – читаем в главе «О том, как Витя хотел легко

ибыстро сделать уроки, и что из этого вышло».

Внутренний мир персонажей философской сказки достаточно статичен, но в сравнении с фольклором усложнен, особую роль для персонажей играет познание окружающего. Герои Н. Колычева, действительно, не

87

слишком меняются на протяжении повествования, они лишь получают ответы на некоторые вопросы, которые ставит перед ними жизнь. «Стран-

ные вы – существа. Вы любите своих рыбок в аквариуме, жалеете птичек с подбитым крылом, бездомных собак и кошек. Заботитесь о домашних цветах в горшках и чуть не плачете, когда они сохнут и вянут... А я – не животное, не растение... Я не существо, я – сущность! Я не могу стать больным, голодным, раненым... Так что, и любить меня не надо?» – за-

ставляет читателя вместе с главным героем задуматься Нюфоцей в главе «Второй сон Вити: за что любить, кого жалеть...».

Алиса и Мартовский кролик, Маленький принц и Лис, Кристофер Робин и Винни-Пух, Ежик и Медвежонок... Попарная организация героев позволяет авторам философской сказки демонстрировать различные взгляды на одни и те же реалии. Однако мнения не являются оппозиционными, их выражение не влияет на формирование конфликта, а соответственно, нет прямого столкновения мнений и сами по себе выражаемые позиции не заключают в себе возможности сюжетного развития. Различные точки зрения героев выстраиваются скорее по принципу контраста, дополняя друг друга и развертывая перед читателем единую мировоззренческую систему. Вот, например, любопытный диалог Вити и Нюфоцея, приведенный в главе «Кто где живет?»:

1)А в пещере хотел бы жить? Или в чуме, в тундре, или в углу, гденибудь на Северном полюсе?..

2)Да нет же!.. Мне и здесь хорошо. Хотя побывать везде было бы интересно.

3)Вот! Тебе здесь хорошо. В этом доме, со своими родителями, на этой улице, в своей школе, в своем городе... Это – твоя Родина. А моя Родина – твои карманы. Они для меня – и комнаты, и улицы... мое жизненное пространство.

4)А чужие карманы?

5)Не ревнуй! Мне тоже побывать интересно везде. Но живу я только в твоих карманах!

Таким образом, повесть Н. Колычева «Нюфоцей Бэч» демонстрирует основные особенности, характерные для философской сказки.

88

УДК 82-344

ББК 83.014

М.А. Кириллова

Мурманский арктический государственный университет г. Мурманск, Россия

ИСТОРИЧЕСКОЕ ФЭНТЕЗИ: ОСОБЕННОСТИ И ЖАНРОВОЕ РАЗНООБРАЗИЕ

Аннотация. В статье исследуется проблема жанровой классификации исторического фэнтези, проводится анализ жанровых черт каждой разновидности, рассматривается его место в системе поджанров литературы фэнтези.

Ключевые слова: историческое фэнтези, поджанр, жанровая классификация, жанровые особенности.

M.A Kirillova

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

HISTORICAL FANTASY: FEATURES AND GENRE DIVERSITY

Abstract. This article investigates the problem of genre classification of historical fantasy, analyses the genre features of each its type and studies its place in the system of subgenres of the fantastic literature.

Key words: historical fantasy, subgenre, genre classification, genre features

Исходя из того, что фэнтези – это, прежде всего, вымысел (fantasy (англ.) – фантазия, иллюзия, игра воображения), любое литературное произведение на историческую тему (роман, повесть, рассказ) можно было бы отнести к данному жанру. Даже если автор строго придерживается исторических фактов, он вынужден вводить в повествование диалоги героев, сообщать читателю их мысли и ощущения, представлять, как они выглядели в тот или иной период своей жизни, какую одежду носили, что ели на обед. Добросовестный писатель, проведя много часов за изучением исторической действительности, способен создать произведение, отвечающее духу описываемой эпохи, воссоздать на его страницах подлинную атмосферу данного периода истории. Но даже в этом случае большая часть произведения – это фантазия автора.

Тем не менее, говоря о литературе фэнтези, мы имеем в виду произведения, содержащие некую «магическую составляющую»: волшебство, мистику, божественное вмешательство в жизнь людей. Все это является необходимым атрибутом данного жанра. В этом смысле историческая проза к фэнтези не относится. Однако произведения собственно фэнтези часто

89

включают исторический элемент, влияющий на форму и содержание повествования.

Традиционно выделяются несколько подходов к созданию подобных произведений: сюжет книги разворачивается в реально существующем мире на фоне подлинно исторических событий; герой – реальная личность, попадающая в фантастическое окружение; в основе повествования лежит классическая мифология (кельтская, скандинавская, античная и т.д.); описываемый мир создан автором, он вторичен, но вполне узнаваем, напоминая ту или иную эпоху земной истории.

Таким образом, историческое фэнтези – это поджанр литературы фэнтези, включающий, наряду с магической, историческую составляющую.

Сам по себе он неоднороден и распадается на несколько видов, в зависимости от роли и места истории в повествовании. Рассмотрим классификацию, построенную на данном признаке.

1. Фэнтези на историческую тему, или собственно историческое фэнтези. К данному типу относятся произведения, описывающие конкретные исторические эпохи, где действуют реальные исторические персонажи, происходят известные читателям из курса истории события, но при этом в них содержится некий магический элемент. Герои обращаются к сверхъестественным силам, общаются с духами и божествами, используют магические предметы, находят свитки с заклинаниями, встречаются с волшебными существами.

Примером подобного повествования может служить серия романов Елизаветы Дворецкой о киевской княгине Ольге: «Ольга, лесная княгиня», «Тайна древлянской княгини», «Ольга, княгиня зимних волков», «Ольга, княгиня русской дружины», «Две жены для Святослава», «Княгиня Ольга и дары золотого царства». Серия не завершена. Главная героиня перечисленных романов – лицо историческое, хорошо знакомое читателям по древнерусским летописям и многочисленным историческим романам. Автор серии не претендует на историческую достоверность. Дворецкая воссоздает на страницах своих романов атмосферу древнего язычества, передает чувство единения героини со старыми богами славян и острую боль разрыва с языческим прошлым. Ради будущего своего рода Ольга отказывается от наследия предков и обращается к новой вере – христианству.

В книге много описаний языческих обрядов, рассказов о мифологическом прошлом нашей Родины; в ней через героев-людей действуют божества и волшебные персонажи, такие как русалки, Князь-Медведь, БураБаба. Конечно, автор объясняет, что эти персонажи не являются собственно волшебными, в книге они предстают перед другими действующими лицами и читателем в человеческом воплощении (например, русалки – самые красивые девушки рода, Бура-Баба – старшая среди княжеских вдов), но их чудесные деяния и предсказания имеют вполне реальные последствия. В этом и заключается магическая составляющая книги.

90