zq6LheLWhQ

РАЗДЕЛ IV. ИГРЫ РАЗУМА И СЛОВА

УДК 159.947.24 ББК 87.3(4/8)

Э.В. Ким

Телекомпания «Арктик-ТВ» г. Мурманск, Россия

ИГРЫ СОЗНАНИЯ ИЛИ КАК НАШ МОЗГ НАС ПОСТОЯННО ВОДИТ ЗА НОС

Аннотация. Большинство людей не рассматривают проблему моральной ответственности и свободу воли в рамках волеизъявления Бога, а скорее с точки зрения натуралистического детерминизма. Основной вопрос заключается в том, что любое конкретное состояние мира, в соответствии с законами природы, уже предопределено и все наши действия были причинно обусловлены в силу состояния мира, прежде чем мы родились, в соответствии с естественными законами. Даже если это так, мы являемся носителями свободы воли и заслуживаем осуждения за плохие поступки, которые мы выполняем, и мы заслуживаем похвалы за хорошие действия, которые мы совершаем. Нейронаука, путем исследований, основанных на компьютерном анализе электрохимической активности мозга, продемонстрировала, что можно предсказывать казалось бы произвольные движения. Многие философы полагают, что если можно будет предсказать чье-то действие до того, как этот человек осознает то, что он будет выполнять это действие, это продемонстрирует, то, что наши сознательные намерения не вызывают наших действий. Это также продемонстрировало бы и то, что мы не в состоянии контролировать наше поведение. В этой статье я пытаюсь сравнить различные подходы к проблеме свободы воли.

Ключевые слова. Свобода воли, детерменизм, нейронаука, компатибилизм, инкомпатибилизм, Д. Перебум, Д. Деннет.

E.V. Kim

TV-company “Arctic-TV”

Murmansk, Russia

MIND GAMES OR HOW BRAIN

PULLS THE WOOL OVER OUR EYES CONSTANTLY

Abstract. Most of people don’t frame the problem for moral responsibility and free will in terms of God’s determining will, but rather in terms of natural determinism. So the worry is that maybe the world is such that any particular state of the world in accordance with the laws of nature determines any subsequent state of the world. So that all of our actions are causally determined in virtue of states of the world before we were born in accordance with the natural laws. That’s been taken to be a threat to our ordinary presupposition that we deserve a blame for the bad actions we perform and we deserve a praise for the good actions we perform. Neuroscience has demon-

141

strated that it is possible to predict voluntary movements based on the computer analysis of electrochemical brain activity. Many philosophers believe that if it would prove possible to predict someone’s action before this person realizes that she is going to perform this action then it would demonstrate that our conscious intentions don’t cause our actions. It would also demonstrate that we aren’t able to control our behavior. In this article I am trying to compare different approaches to the problem of free will.

Key words. Free will, determinism, neuroscience, compatibilism, incompatibilism, D. Pereboom, D. Dennett.

Чем меньше ты знаешь об игре, чем больше забываешь, что ты – игрок, тем бессмысленнее становится жизнь.

Ричард Бах

Введение

Мы обычно думаем, что свободны в своих действиях и принятии решений, для нас важно знать, что мы имеем эту свободу. Принятие решения и возможность действовать по своему усмотрению – это своеобразная ценность, имея которую, человек обретает чувство человеческого достоинства. Тогда мы можем чувствовать власть над происходящими в жизни событиями и осознаем индивидуальную и коллективную моральную ответственность.

Философия сознания, как одна из ведущих философских дисциплин, занимается поиском истинного статуса сознания, чтобы решить этикоправовой аспект, касающийся вопроса ответственности человека за его поступки. Животные и люди могут иметь каузальную ответственность, но только человек является субъектом моральной и юридической ответственности. Кроме того, мы хотим быть причиной тех событий, которые происходят в мире, в том числе хотим быть уверены, что именно из-за наших решений и поступков становимся тем, кем являемся сейчас. И когда мы рассуждаем о свободе воли, то нам кажется, что у нас есть альтернатива. А что если это всего лишь впечатление, и мы систематически ошибаемся и, значит, регулярно подвергаемся нежелательным иллюзиям? Что если ощущение свободы воли лишь жестокая игра нашего сознания?

Компатибилизм и либертерианство

Так можем ли мы говорить сейчас о той свободе, которую так ценим? Для начала дадим определение детерминизму – это физическая замкнутость мира, абстрактное утверждение, что каждое явление имеет физическую причину. Информация инвариантна, она закодирована и имеет биологическую значимость для организма, т.е. имеет функциональную связь. Помимо внешней причины есть самодетерминация, обусловленная внутренними программами генетическими данными. Некоторые философы придерживаются мнения, что нет, считая наш мир детерменированным:

142

наше будущее заранее определено, возможен лишь один сценарий развития событий и у каждого события есть причина. Такой взгляд принято называть компатибилизмом (Д. Деннет, Д. Фишер). Пока некоторые сторонники компатибилизма придерживаются детерминизма, другие исследователи, называемые либертарианцами (Р. Кейн, Д. Перебум), приходят к заключению, что мир не является детерминированным и нет свободы воли. Разница между либертарианцами и компатибилистами состоит в том, что либертарианцы полагают, что свобода воли несовместима с физическим детерминизмом (но при этом не сводится к физическому индетерминизму), а компатибилисты полагают, что свобода воли совместима с детерминизмом (и индетерминизмом)1.

Казалось бы, классическая проблема философии о свободе воли разрешилась, когда Давид Юм и Томас Гоббс нашли решение проблемы в виде компатибилистской модели. По мнению этих исследователей, данная модель – это совместимость свободы и причинной неизбежности, т.е. модель психологического либертарианизма (свободы) и нейробиологического детерминизма (каузальной неизбежности).

Рассмотрим такой пример. Если кто-то говорит, что действовал по своей свободной воле, то это совсем не означает, что у него не было на то веских причин, это лишь может означать, что его действия не были определены причинами определенного качества. Вспомним преступника Андерса Брейвика – норвежского националиста, организатора и исполнителя взрыва в центре Осло и нападения на молодёжный лагерь правящей Норвежской рабочей партии 22 июля 2011 года. В результате терактов погибло 77 человек и 151 получили ранения. Мог ли он не совершать террористический акт или данное преступление было предопределено задолго до его рождения, когда познакомились его родители, когда он был зачат и в его организме были заложены определенные ДНК, которые определили его кровожадность и склонность к массовым убийствам? Может быть, на него повлияли жизненные события, люди которые его окружали и националистическая литература, которой он увлекался?

Рассматривая лапласовский детерминизм, которому присуще понимание того, что всё во Вселенной предопределено и человек не является хозяином своих поступков, Д. Деннет полагает, что все же каждый из нас есть запланированный продукт эволюции с генетически заложенной на- родно-психологической интенциональной установкой2. В таких случаях говорят о компатибилизме: все наши действия предопределены. Значит здесь Брейвик не палач, а жертва требующая снисхождения. Д. Юм отме-

1Inwagen P. van How to Think about the Problem of Free Will // The Journal of Ethics. 2008. № 3–4 (12). P. 327–341.

2Dennett D. I Could Not Have Done Otherwise – So What? // The Journal of Philosophy. 1984. Vol. 81. № 10. P. 553–565; Dennett D. Freedom Evolves. London: Penguin Books, 2003. 368 p.

143

чает, что свобода воли с точки зрения компатибилизма не подразумевает возможности сделать иной выбор в схожей ситуации. Компатибилисты считают, что человек всегда принимает единственное действительно возможное решение, любое упоминание альтернативы является исключительно гипотетическим. Он не делает метафизического утверждения о множестве возможных будущих событиях, а лишь утверждает, что предопределённое будущее ему неизвестно.

Игры сознания

Сейчас изменился статус человека, его место в обществе, стерлись границы личного и публичного пространства, все эти изменения связаны прежде всего с развитием коммуникативно-информационных технологий, поэтому и взгляд на субъективность изменился, кроме того нейронаука, нейробиология и нейрофизиология демонстрируют, что произвольные движения человека можно предсказать при помощи компьютерного анализа данных об электрохимической активности мозга. Многие ученые и философы полагают, что если действие человека может быть предсказано до того, как он сам осознает, что собирается осуществить это действие, то это продемонстрирует каузальную вторичность сознательных интенций и докажет, что мы не способны контролировать свои действия1.

Рассмотрим клинический эксперимент Б. Либета, который произвел огромное впечатление на многих исследователей сознания2.

Испытуемых просили следить за передвижениями красной точки на миллисекундном циферблате. Их задача состояла в том, чтобы в какой-то момент по произвольной интенции сжать руку в кулак и, что особенно важно, запомнить положение красной точки на циферблате в тот момент, когда у них возникло желание сжать кулак. Этот момент Б. Либет именует W. Эксперимент Либета показал, что потенциал готовности предшествует действию, воспринимаемому как спонтанное, в среднем на 550 мс. Но самое интересное не в этом – на основе анализа данных своего эксперимента Б. Либет приходит к выводу, что испытуемые осознают желание сжать руку в кулак приблизительно за 200 мс до того, как они ее действительно сжимают. Т.е. момент W наступает в среднем через 350 мс после того, как приборы фиксируют возникновение потенциала готовности, но за 200 мс до самого действия. Таким образом, нейроученые могут предсказать движение испытуемых на 350 мс раньше, чем они сами могли бы предсказать его на основании осознаваемого ими желания его осуществить.

1Секацкая М.А. Свобода воли и предсказуемость. Философский анализ современных исследований в нейронауке // Вопросы философии. 2016. № 3. С. 163–169.

2Libet B., Gleason C.A., Wright E.W., Pearl D.K. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readiness-potential). The unconscious initiation of a freely voluntary act // Brain. 1983. Vol. 106. Issue 3. P. 623–642.

144

Последующие эксперименты Ч. Суна показали, что временной интервал предсказания может быть расширен – на основании компьютерного анализа полученных при помощи ФМРТ данных об активности соответствующих зон коры головного мозга движение испытуемого может быть предсказано за 10 секунд – правда, всего с 60% точностью. В целом следует отметить, что на данный момент проведено большое количество эмпирических исследований возможности предсказания действия на основании фиксации предшествующей мозговой активности1.

Для того чтобы понять как мозг водит ежедневно нас за нос необязательно обращаться к клиническим исследованиям достаточно вспомнить элементарные и широко известные иллюзии «Девушка-старуха» и «Заяц-утка» или изучить информацию о фантомных болях. Они и доказывают то, что наш мозг выборочно реагирует и обрабатывает полученную извне информацию. Тогда можем ли осознанно и адекватно принимать решения?

Если когда-либо наши интенции, квалиативные состояния можно будет расшифровать, тогда какое значение будет иметь наша свобода воли? Ведь тогда можно будет загружать определенный софт, благоприятный для общества, например превентирующий преступления, а отрицательный просто подвергать негации.

В скором времени технически процедура подобной перезагрузки будет возможна. Насколько этична данная ситуация и каковы могут быть ее последствия можно только догадываться. Здесь будет превалировать элемент манипуляции. Различия между детерминацией и манипуляцией очевидны: детерминация предполагает, что события происходят с необходимостью, и что реальных альтернатив у действий нет. Детерминация не предполагает, что мы пешки в чьей-то игре, мы действуем по своему усмотрению, а не по представлению каких-то других личностей. Это уже манипуляция. Даже при детерминации у нас остается возможность мышления, восприятия, обработки, хранения информации и самостоятельного принятия решения, нам видится, что они соответствуют нашему воспитанию, характеру, ценностям. В этом и мыслится свобода. Таким образом, создание иллюзорного, идеального мира, будет лишь проектом, наполненным манипуляцией, которая и нарушит подлинно ценную свободу2.

Решение проблемы свободы воли и правила игры в жизнь

Какие же правила игры в жизнь? Что мы можем предпринять? Мне кажется, философу следует верно определить точку отсчета. Пусть это бу-

1Soon C.S., Brass M., Heinze H.-J., Haynes J.-D. Unconscious determinants of free decisions in the human brain // Nature Neuroscience. 2008. Vol. 11. Issue 5. P. 543–545.

2Беседин А.П., Волков Д.Б., Кузнецов А.В., Мерцалов А.В., Секацкая М.А. Несостоятельность аргументов манипуляции и исчезающего агента для проблемы свободы воли и моральной ответственности // Вопросы философии. 2017. № 6. С. 29–38.

145

дет юридически сформированная база межличностных человеческих отношений.

Ведь, несмотря на множество теорий, личности относятся друг к другу так, как если бы каждый из них был ответственным за совершенные без принуждения действия. На этом и зиждется жизнь в обществе. Конечно, эта практика, по сути, может оказаться заблуждением. Но перед тем как предлагать какие-то изменения, нужно испробовать способы их непротиворечивого толкования. Нужно признать себя, свое сознание и свой мозг здесь и сейчас. Чем больше способности анализировать собственные действия и действия других, чем лучше развиты когнитивные механизмы, чем больше опыт, тем лучше результаты и больше возможности.

Список литературы

1.Беседин А.П., Волков Д.Б., Кузнецов А.В., Мерцалов А.В., Секацкая М.А. Несостоятельность аргументов манипуляции и исчезающего агента для проблемы свободы воли и моральной ответственности // Вопросы философии. 2017. № 6. С. 29–38.

2.Секацкая М.А. Свобода воли и предсказуемость. Философский анализ современных исследований в нейронауке // Вопросы философии. 2016. № 3. С. 163–169.

3.Dennett D. I Could Not Have Done Otherwise – So What? // The Journal of Philosophy. 1984. Vol. 81. № 10. P. 553–565.

4.Dennett D. Freedom Evolves. London: Penguin Books, 2003. 368 p.

5.Inwagen P. van How to Think about the Problem of Free Will // The Journal of

Ethics. 2008. № 3–4 (12). P. 327–341.

6.Libet B., Gleason C.A., Wright E.W., Pearl D.K. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readiness-potential). The unconscious initiation of a freely voluntary act // Brain. 1983. Vol. 106. Issue 3. P. 623–642.

7.Soon C.S., Brass M., Heinze H.-J., Haynes J.-D. Unconscious determinants of free

decisions in the human brain // Nature Neuroscience. 2008. Vol. 11. Issue 5. P. 543–545.

146

УДК 81.25+1(091) ББК 81.18я7+87.3(0)

А.В. Копылов

ФГБОУ ВО «Мурманский арктический государственный университет» г. Мурманск, Россия

ФИЛОСОФИЯ И ПЕРЕВОД: ИГРА В ПРЯТКИ

Аннотация. В статье рассматривается традиционно пренебрежительное отношение философии к межъязыковому переводу как предмету философского осмысления и забвение той роли, которую он сыграл в становлении европейской философской традиции. В этой связи предпринимается попытка проанализировать действие некоторых глубоко укорененных в западной традиции культурных механизмов, отчасти сложившихся еще в античности.

Ключевые слова. Перевод, философия перевода, забвение перевода, псевдоперевод.

A.V. Kopylov

Murmansk Arctic State University Murmansk, Russia

PHILOSOPHY AND TRANSLATION: PLAYING HIDE-AND-SEEK

Abstract. The paper discusses the traditional lack of interest in the phenomenon of translation on the part of mainstream Western philosophy, both as a subject area for philosophical reflection and as a key factor in the emergence of the entire Western philosophical tradition. The author suggests that this ‘oblivion of translation’ can be explained as a product of a number of cultural mechanisms whose history can be traced to Ancient Greece.

Key words. Translation, philosophy of translation, ‘oblivion of translation’, fictitious translations.

Невозможно отрицать, что переводы философских, а также некоторых других, преимущественно религиозных и научных, текстов сыграли чрезвычайно важную роль в становлении и развитии европейской философской традиции. Начиная, по меньшей мере, со средних веков, основополагающие философские тексты читались европейцами, как правило, не в оригинале, а в переводах (сначала на латинский, а затем и на новые языки), и это вполне естественно: европейская философская традиция большую часть своего исторического существования была разноязычна. Пожалуй, единственным исключением здесь был классический период греческой философии.

Однако до недавнего времени перевод практически не привлекал интереса философов, и даже сейчас трудно считать, что уже сложилась некая «философия перевода». Чтобы понять причины такого отношения философов к межъязыковому переводу, следует обратиться к греческим истокам западной философской традиции.

147

Прежде всего, следует отметить, что для классической греческой мысли перевод, пожалуй, не представлял вообще никакого интереса. Да и, в целом, в греческой культуре классического периода роль перевода была крайне незначительна: для эллинов все неэллинские языки были «варварскими», и, соответственно, перевод текстов, написанных на таких языках, не сулил грекам каких-либо ценных, во всяком случае, с их точки зрения, культурных приобретений. Исследователи отмечают, что ни одно дошедшее до нашего времени произведение классической эпохи греческой литературы нельзя считать переводом1. Некоторые источники, правда, указывают на то, что на греческий язык время от времени всё же делали литературные переводы с восточных языков, примером чему может служить несохранившийся перевод «Изречений Ахикара», выполненный предположительно Теофрастом2. Немаловажную роль в возникновении этой ситуации, видимо, сыграло и то, что греки тогда не желали изучать другие языки, а их контакты с внешним миром обслуживали, если уж возникала такая необходимость, преимущественно «варвары», овладевшие греческим языком3. Учитывая известное отношение греков к «варварам», это уже само по себе способствовало презрительному восприятию эллинскими сообществами как двуязычия вообще, так и, в особенности, занятий переводом, которые оно делает возможными. Это отношение весьма ярко иллюстрируется следующим случаем, о котором рассказывает Плутарх в жизнеописании Фемистокла: «Хвалят также поступок Фемистокла с человеком, говорившим на двух языках, который был одним из посланцев персидского царя, требовавших земли и воды, и переводчиком. Согласно народному постановлению, Фемистокл велел схватить и казнить его за то, что он осмелился пользоваться эллинским языком для передачи приказаний варвара»4. Непризнание перевода частью философской проблематики сохранялось и в более поздние эпохи: как в римские времена, так и в средние века. Здесь не сыграло никакой роли даже то, что для римлян, в отличие от греков, перевод имел очевидное и неоспоримое культурное значение. Правда, речь здесь должна, конечно, идти о переводе с почти исключительно одного языка – греческого, но зато использование переводов с этого языка как средства обогащения римской литературы было столь систематическим, что у римлян возникла даже некая «теория перевода»: во всяком случае, основные принципы римского искусства перевода были вполне ясно сформулированы Цицероном («О наилучшем роде ораторов») и Горацием («Наука поэзии»)5.

1Алексеева И.С. Введение в переводоведение. СПб.; М., 2006. С. 55.

2Словарь античности / сост. Й. Ирмшер в сотрудничестве с Р. Йоне; пер. с нем.

М., 1989. С. 423.

3Алексеева И.С. Указ. соч. С. 56.

4Плутарх. Избранные жизнеописания: в 2 т. / пер. с греч. М., 1990. Т. 1. С. 221.

5Словарь античности. С. 423.

148

Столь устойчивое пренебрежение к переводу в европейской философии кажется тем более странным, что европейская культура, родившаяся на руинах античной цивилизации, быть может, как никакая другая, обязана уже самим своим становлением переводу: переводу с иврита и греческого – в области религии, и с греческого – в области философии. Энтони Пим ссылается при обсуждении этой темы на мнение Анри Мешонника, полагавшего, что европейская культура всегда стремилась как можно более глубоко «спрятать», скрыть свое «переводное происхождение», обращаясь со своими ключевыми текстами (переводами!) так, как будто она имеет в их случае дело с оригиналами1.

Такое отношение к переводу становится понятным, если допустить, что та или иная культура по тем или иным причинам настойчиво игнорирует уже сам тот факт, что значимый или священный для нее текст не был изначально создан на ее языке, а был некогда переведен с другого языка, знание которого среди носителей этой культуры не является широко распространенным. На перевод в этом случае просто переносится то почтительное отношение, на которое, по логике этой культуры, должен был бы претендовать его оригинал: текст перевода углубленно изучается, причем придается значение даже особенностям словоупотребления, которые, разумеется, восходят к работе переводчиков, но воспринимаются наивными носителями переводящей культуры как принадлежность оригинала.

Эта точка зрения, пожалуй, заслуживает того, чтобы обсудить ее несколько подробнее. Как заметил в свое время Анри Мешонник, культура Европы была основана исключительно на переводах, но конституировала себя, тем не менее, исключительно через «стирание» своего «переводного» происхождения, через стремление его скрыть, «спрятать». Поскольку тексты Ветхого Завета были, разумеется, изначально переведены с библейского иврита, то в «сокрытии этого сокрытия», в предании забвению древнееврейского оригинала греческой Септуагинты, можно видеть, на более глубоком уровне, сокрытие «гебраизма» на протяжении всей западной теологической и политической истории, что можно истолковать как своего рода «филологический анти-иудаизм»2. Намного позднее такого же рода забвение оригиналов сопровождало ранние переводы Библии на новые европейские языки, что способствовало своеобразной сакрализации этих национальных языков, в противовес наднациональной латыни. Некоторые исследователи, в частности Антуан Берман, отмечают применительно также и к исламской культуре ту же самую, что и в средневековой христианской Европе, тенденцию к сокрытию перевода: иногда утверждают, что в исламской культуре оригиналы в отдельных случаях якобы даже уничто-

1A Companion to Translation Studies / ed. by P. Kuhiwczak and K. Littau. Cleveland; Buffalo; Toronto, 2007. Р. 25.

2Meschonnic H. Texts on Translation. Introduction and translations by A. Pym // Target. 2003. 15(2). P. 352–353.

149

жались после завершения перевода, то есть перевод как бы становился полной заменой оригинала, и поэтому акт перевода оказывался скрыт – в этом случае уже навсегда1. Хотя применительно к исламской культуре подобное мнение никоим образом не является общепринятым, здесь весьма интересна именно сама мысль о том, что перевод способен, так сказать, устранить необходимость в оригинале. Она, видимо, соответствует некой существенной для обсуждаемой темы психологической установке, которая время от времени дает о себе знать в самых разных культурах. Поэтому здесь интересны, собственно, не столько те или иные исторические факты уничтожения оригинала по завершении перевода (если такое действительно в тех или иных случаях имело место), сколько умонастроения тех, кто верит в «свидетельства» даже вполне легендарного характера, приписывающие подобный этап истории возникновения определенных текстов.

Рассмотрим следующий любопытный пример. Тео Херманс (правда, при обсуждении другой темы) пересказывает в одной из своих работ предание о происхождении известной «Книги Мормона», почитаемой в соответствующей религиозной общине. В 1820-х годах, утверждает это предание, Джозеф Смит перевел таинственные письмена, начертанные на золотых табличках, которые он выкопал, следуя указаниям ангела Морони. В 1829 году, когда перевод книги был завершен, а его точность в присутствии собравшихся верующих засвидетельствовал голос с небес, таблички с оригиналом забрал и навсегда унес тот же ангел. Неудивительно, что после происшедшего этот перевод приобрел статус, полностью равный оригиналу, и полностью же его заменил2. В этом случае перевод (перевод, разумеется, только для последователей учения – и «псевдоперевод» (fictitious translation) для других), строго говоря, не предается забвению, но переводной характер культурно значимого текста объявляется нерелевантным, этот текст просто приравнивается по своему достоинству к оригиналу и наделяется всей его сакральной мощью.

Возвращаясь теперь к европейскому средневековью, следует заметить, что есть всё же известное преувеличение в том, чтобы «забвение перевода» в западном христианстве того времени объявлять тотальным. Так, в частности, к теме библейского перевода неоднократно обращается в своей De Doctrina Christiana («Христианской науке») Блаженный (Святой) Августин, автор, хотя еще и не принадлежащий средневековью в собственном смысле слова, но, несомненно, оказавший «далеко идущее влияние на средневековую мысль»3. Здесь, разумеется, не место входить в подроб-

1A Companion to Translation Studies / ed. by P. Kuhiwczak and K. Littau. Cleveland; Buffalo; Toronto, 2007. Р. 25.

2Hermans T. Translation, Irritation and Resonance // Constructing a Sociology of Translation / ed. by M. Wolf, A. Fukari. Amsterdam; Philadelphia, 2007. P. 58.

3Коплстон Ф. История философии. Средние века / пер. с англ. Ю.А. Алакина. М., 2003.

С. 72.

150