книги / Образ инженера XXI века социальная оценка техники и устойчивое развитие

рое оценивается как рабочая сила, источник капитала, единица, обладающая покупательной способностью» [18, с. 137].

В отличие от теории «идеальных типов» Вебера на первом месте для Шпрангера находятся не социологические факторы, а индивидуальность, которая остается альфой и омегой культуры. Идеальный тип не конструируется чисто рационалистически, но включает в себя разные аспекты, обусловленные психологическими мотивами.

Шпрангер считает возможным вести речь и о «жизненной форме техника» [18, 324].Вместе с тем «техником» в смысле изолированных идеальных типов он называет любого человека с установкой на надежный, научно обоснованный и продиктованный экономическим законом выбор средств без учета релевантной этической цели. В этом подходе отражается распространенный среди сторонников культуркритики взгляд на технику как ценностно-нейтральный инструмент. Шпрангер понимает «систему средств, цель которых определяется извне, отбирается и формулируется одновременно в соответствии с теоретическим принципом и экономическим принципом» [18, с. 321]. Теоретический принцип – это познание законов математики, физики, химии, механики, а экономический принцип – это «принцип минимальной затраты сил». Техника, таким образом, означает своего рода промежуточную связующую форму между наукой и экономикой, но не имеет собственной ценностной области (Wertgebiet). Соответственно, техник, «поскольку он есть не более чем чистый техник», не задает вопроса о ценности тех целей, для которых он предоставляет средства. Наоборот, он предполагает, что «решения о ценностях» принимаются в другой области. Поэтому Шпрангер дает определение техники в узком смысле как «овладение и управление природными силами на службе экономических целей» [18, с. 322].

Философия жизненных форм Эдуарда Шпрангера послужила отправной точкой для дискуссий на тему «техника и культура», которые развернулись, в частности, на страницах журна-

31

ла Союза немецких дипломированных инженеров. В январском выпуске журнала его главный редактор, дипломированный инженер и публицист Карл Вайе, объявил о переименовании журнала в «Technik und Kultur»,тем самым обозначив программу издания – содействие интеграции техники в культуру [19, с. 1]. Фридрих Дессауэр позднее отмечал большое значение усилий К. Вайе для развития темы «культурной миссии техники», поскольку они способствовали выходу дипломированных инженеров из профессиональной резервации и осознанию недостаточности исключительно материалистического толкования стоявших перед ними задач [10, с. 86]. В сущности те же задачи преследовала и немецкая «философия техники» в лице таких замечательных ее представителей, как Эберхард Цшиммер, Хайнрих Харденсетт, Манфред Шрётер и самого Фридриха Дессауэра. Все названные авторы, за исключением, пожалуй, только М. Шрётера, преподававшего историю техники в Техническом университете Мюнхена, являлись философствующими инженерами. В 1927 году Ф. Дессауэр даже сформулировал лозунг «Die Ingeneure müssen zur Philosophie!», Инженеры« должны обра-

титься к философии!» [8, с. 117]. Сочинения философов техники, к которым мы обратимся ниже, отличают живость и недогматичность мысли, а также сочетание глубоких познаний из истории науки и техники с хорошим уровнем философской подготовки и аргументации.

Программа по изучению техники как культурного фактора предполагала рассмотрение философии техники как части философии культуры и прописывание типа инженера внутри структурной схемы идеальных типов, весьма близкой к шпрангеровской [17, с. 40]. Если суммировать возражения в адрес культурфилософии (помимо Э. Шпрангера к ней также относят гегельянца Р. Кронера), то критика сведется к двум пунктам, один из которых – формальный, а другой – содержательный. Во-первых, культурфилософия не выделяет технику в собственном смысле из других видов техник (игры на фортепиано,

32

управления и т.д.), игнорируя творческий характер техники как проектирования и производства. Во-вторых, редуцирование техники до служебной функции приводит к отсечению любых путей, ведущих из «царства техники» в «царство духа» [9, с. 16–17]. Также представители технократического движения вводят понятие «технический человек» [9, с. 35; 12, с. 70]. «Технический человек» определяется, во-первых, через свое отношение к технике, а во-вторых, через свое отношение к иным идеальным типам. Философствующие инженеры решительно выступают против редуцирования техники к системе нейтральных средств (Mittel zu jedermanns Zweck)и рассмотрения ее как продолжения экономической рациональности, ане каксамостоятельногофеномена.

«Технический человек» и «капиталистический человек»

Для опровержения «философии кухонного ножа», как правило, достаточно аргумента, что обычное использование ка- кого-то средства уже ценностно нагружено, даже если мы намазываем масло на хлеб с помощью ножа. Но я попробую привести более изысканную аргументацию, начав с рассмотрения определения, предложенного одним из лидеров технократов, главой так называемого Констанцского кружка Хайнрихом Харденсеттом в его книге «Капиталистический и технический человек» [12]. «Под техникой понимается культурная сфера произ-

водства вещей (Kulturbereich der Sacherzeugung):проектирова-

ние, планирование, организация, упорядочивание, исполнение, руководство и контроль над процессом оформления изделий из природных материалов, форм и энергий (Entwerfen, Planen, Organisieren, Anordnen, Ausführen, Leiten und Überwachen der Gestaltung der aus natürlichen Stoffen, Formen und Energien gemachten Gebilde)» [12, 65]. Систему взглядов и ценностей, в цен-

тре которой находится техника как производство вещей, можно было бы обозначить словом «техницизм» (а также «технокра-

33

тия» или «метатехника») подобно тому, как «капитализм» обозначает образ жизни и миросозерцания, который основан на капитале, используемом для извлечения дохода. Однако автор отказывается от этого термина, предпочитая говорить о «техническом человеке» [12, с. 70].

Харденсетт конструирует противоположность двух типов – «технического человека» и «капиталистического человека». Капиталистический человек – это «человек, нацеленный преимущественно на приобретение посредством капитала» [12, с. 20], тогда как «технический человек – это человек, нацеленный преимущественно на производство вещей» [там же]. Технический человек, как и капиталистический человек, стремится к ускорению, производству в турборежиме, интенсификации и даже создает для этого средства и методы ускорения. Однако его приоритеты связаны с экономией, сбережением времени, потому что техника – «это не бесконечный процесс ради бесконечного движения, а разворачивание технического духа вплоть до совершенного технического космоса» [12, с. 32–33].

«Развитым техническим типом» в смысле теории идеальных типов Харденсетт называет «инженера» [12, с. 77]. Настоящая жизненная трудность, однако, заключается в том, что техник как «методист» заслоняет собой жизненную форму инженера [12, с. 72]. Отсюда выводится педагогическое требование изменить программу подготовки инженеров, дополнив одностороннее техническое образование гуманитарным образованием, как рекомендовал и Шпрангер. Кроме того, продолжение разговора о ценностной нейтральности техники означало бы, что технический человек якобы просто служит экономике, армии и т.д. Но в действительности все обстоит иначе, ибо, полагает Харденсетт, технический человек – это «самостоятельная форма жизни». Правда, в обоснование своего тезиса он приводит скорее психологический аргумент. «Тот, кто строит самолеты и связывает электромагнитными волнами народы разных частей земли, не может желать войны. И точно так же тот, кто ежедневно создает

34

продукты в коллективе, не может эксплуатировать и презирать своих коллег» [там же].

Ивсе же у Харденсетта, преподававшего машиностроение

вУниверситете г. Констанца, находятся и более серьезные доводы, вытекающие из наблюдений над инженерным творчеством. «Из технического труда, – замечает он, – необходимым образом вырастает творческое умонастроение, жизненная форма технического человека, а тем самым и техническая этика» [12, с. 73]. Продолжением и углублением этого аргумента является метафизическая формулировка в духе Аристотеля: «В идеальном техническом типе цель действующего и назначение самого произведения совпадают, в капиталистическом человеке они расходятся» [12, с. 74]: дело капиталистического человека – дивиденды и премия, дело технического человека – машина и конструкция.

Итак, технический человек – производитель, причем не

вмарксистском смысле продукции как производства товаров,

ав аристотелевском смысле poiesis’а [12, с. 79]. Его творческая

деятельность разворачивается не в сфере материального, ибо проектирование, планирование, организация, упорядочивание, руководство и контроль, а также воплощение проекта в осязаемое реальное изделие (Sachwerkgestaltung) – это всё преимущественно духовно-душевные акты, хотя целью творчества все равно остается материальное изделие, вещь, предмет.

Свобода как существо технического творчества волновала

идругих философов техники. В частности, Эберхард Цшиммер

иФридрих Дессауэр были убеждены, что «чистый тип» техника как человека, одержимого идеей, не только не исключает возможности построения философской этики, но и логически приводит к необходимости такой этики [ср. 8, с. 146; 20,с. 112]. Философствующие инженеры переворачивают шпрангеровскую оценку техники и утверждают, что техническое творчество имеет дело не с фактическим, а с должным; более того, перед ним стоит ответственная задача дополнять природу духом и связывать разобщенных людей друг с другом. Свобода в отношении

35

природы имеет не только негативный смысл постепенной эмансипации от растительной и животной обусловленности человеческой нужды, которая приковывает человека к каузальному порядку природы. В позитивном смысле свобода техники предполагает создание средств для всего духовного, для познания, для искусства, для социальной и религиозной сферы, одним словом, ко всему, что дух созерцает и к чему он стремится [9, 43–44]. Итак, техника – это система средств, но взятых в единстве и подчиненных выполнению творческой задачи, которое неразрывно связано с социальной и даже религиозной ответственностью. «Техника, – пишет Дессауэр, – принимает посвящение от Творца, не от Мамоны» [8, с. 117]. Инженеру или

Homo creator подошел бы такой лозунг: invenire necesse est, vivere non est necesse!

«Апория действия»

Преодоление фигуры техника в типе инженера и комплексное осмысление инженерной деятельности невозможны без обсуждения фундаментального отношения между πρᾶξις и ποίησις. Известную путаницу вносит и часто встречающееся обозначение инженерной деятельности как «technische Praxis»

или «technical and engineering practice»,каковую с точки зрения классического различия praxis и poiesis следовало бы отнести скорее к «пойетической» деятельности. В «Никомаховой этике» Аристотель задает вопрос: что такое действие, следует ли рассматривать его как poiesis транзитивная( активность в смысле dominant-end-theories) или как praxis (имманентная телеологиче-

ская активность в смысле так называемых inclusive-end-theories)? Философы-неоаристотелики (Х. Арендт, Х.-Г. Гадамер, П. Рикер) не формулировали этот вопрос в таком виде, поскольку изначально отождествляли действие с praxis (поступок, action, Handeln или Gut-Handeln) и методично отмежевывали его от poiesis

36

(изготовление, production, Herstellen или Hervorbringen). Следует признать, что эта позиция ни в коей мере не способствовала преодолению разрыва между техническим и гуманитарным образованием, между математическо-естественно-научно-техни- ческой культурой и творческо-гуманитарной культурой, по выражению Чарльза П. Сноу. Более того, она доводила до крайности противопоставление технического разума, занятого исключительно производством и организацией, и практического разума, определяющего условия возможности добродетельного поступка. Философские наследники Хайдеггера, во многом определившие философский ландшафт второй половины XX века, не были готовы, да и не желали понять того, что τεχνίτης – это не только «техник», Macher, безоглядно погруженный в конструкторскую работу, захваченный «поставом» и разрушающий природу, но и инженер, формирующий и в конечном итоге истолковывающий наш мир.

Но вернемся ad fontes.Аристотель утверждает (Eth. Nic. 1112b31), что производить нечто и действовать – это не одно

и то же. В случае изготовления, производства (ποιεῖν) цель действия находится вне его самого, тогда как в поступке (πράττειν) цель имманентна действию. В одном случае, говорит Аристотель, решение принимается относительно средств, направленных на достижение цели (например, испечь хлеб, необходимый для поддержания жизни), в другом случае поиск направлен на самого исполнителя действия (выработка некоего навыка). В процессе производства человек размышляет скорее «чисто техническим образом»: действительно ли данные средства приводят к поставленной цели. В случае же поступка человек думает о том, является ли действие чем-то хорошим (а не только целесообразным). Проблема заключается в том, что, отождествляя деятельность с praxis, неоаристотелики сильно ретушируют транзитивный аспект действия как вторжения во внешний порядок вещей, влекущего за собой ряд изменений. Ведь часто словом «действие» (Handlung, act, activity)обозначается именно

37

деятельность, направленная на осуществление какого-то дела, или, говоря в терминах Аристотеля, переход от возможности к действительности. Так почему же философы стремятся толковать действие прежде всего как praxis, как деятельность, направленную на формирование самого человека как морального существа? Подчеркивая, что действие должно рассматриваться как цель, а не как средство, они как бы стремятся избежать «технического» истолкования экзистенции. Ведь в этом случае наша активность становится средством, а наше настоящее – неким переходным состоянием. Это рождает опасность утраты настоящего ради некоего иллюзорного будущего: если наша деятельность сводится к преследованию различных целей, то время, в котором мы живем, современность, перестает нам принадлежать. Чешский феноменолог Я. Чапек формулирует эту проблему (он называет ее «апорией деятельности») следующим образом: если практический разум ограничивается лишь выбором подходящих средств, то он лишается всякого этического измерения [6, с. 233]. Однако гипертрофия praxis в ущерб poiesis’ и мы в итоге выплескиваем ребенка вместе с водой. Акцент на чистой актуальности действия, как это происходит у Ханны Арендт, превращает само действие в некое таинственное событие. В самом деле, трудно представить себе действие, которое не приводит ни

ккакому результату и не вызывает никакого изменения в реальном мире. Попытка строго разделить оба типа деятельности оборачивается не только логической непоследовательностью, но и побуждает

кпоиску чистой praxis, свободной от poiesis, которая в конечном

итогевообщеужене являетсядействием.

Я соглашаюсь с Я. Чапеком в том, что praxis и poiesis не обозначают различные типы деятельности [6, с. 236]. Попытки подразделить наши действия на различные классы – работа как обеспечение питания, производство как производство вещей для повседневных нужд, поступки как «само-показывание в политическом мире» (Ханна Арендт) – связаны с определенными теоретическими трудностями. Так, Арендт не в состоянии объяс-

38

нить, почему деятельности, которая не является поступком (например, производственной деятельность), часто придается значение поступка. Примером может служить как «Манхэттенский проект», так и современные нанотехнологические разработки: ведь первая программа развития нанотехнологий в рамках американской инициативы «Конструирование мира атом за атомом» (1999) уже предусматривала серьезную этическую состав-

ляющую [1, с. 18].

Для наших целей – продумывания смысла инженерной деятельности – следует удерживать в поле зрения не только оба измерения действия как производства средств и совершения добродетельного поступка, но и существенное отличие деятельности инженера от деятельности ремесленника. Ремесленник не занимается изобретением, а инженер изобретает новое. Ремесленник остается в рамках physis, подражает ей, а инженер создает естественно-искусственную систему, «техно – фюсис». Если мы вместе с Дессауэром и другими философами техники приписываем технике служебную ценность, то на инженера возлагается обязанность выстраивать ответственное отношение и к технике, и к природе, подобное ответственности Бога-Творца за свое творение в классической теодицее. Если принять, что любое действие исходит из специфической ситуации, то ситуация действия возникает как раз там, где мы не знаем, должны ли мы применять некое правило, чтобы достичь цели, или нет. Действие – это движение как переход из возможности в действительность, которое не исчерпывается изменением ситуации, но представляет собой одну из возможностей – быть внутри нашего жизненного мира. Вместе с Хайдеггером можно сказать: «Будь тем, кто ты еси». Можно повторить вслед за Плотином, обращавшимся к душе: «Ваяй собственную статую!». Эта возможность открывается нам в виде некоего вызова, обусловленного ситуацией. Традиционно эта возможность называется свободой,

инет ничего, что помешало бы распространить это понятие

освободе и на деятельность инженера.

39

Инженерное проектирование как продолжение творения

Любая техническая деятельность включена в пространство возможного, поскольку исходит из представления об антиципации некоего будущего результата. Она предполагает планирование, а значит, разворачивается в горизонте временности, идет ли речь о производстве обычных инструментов или создании больших приборов. Именно в этом смысле проектирование становится формой жизни как таковой, а техническое проектирование – специфической формой жизни современности.

Еще Хайдеггер показал, что проект, набросок – это и есть истинное основание (Grund, foundation).Каждое действие в контексте модерна имеет характер «ради чего» (антиципация цели), основанный на безосновности человеческой свободы

(Grund als Abgrund).Техническая деятельность (technische Handlung, technical activity) –это лишь радикализация это сво-

боды, поскольку она представляет собой проектирование в чистом виде. Набросок инженера остается в сфере возможного, производственный процесс от него напрямую не зависит, реализация происходит отдельно от него. В техническом наброске человек оказывается человеком возможности, расширяющим мир идей за счет новых форм мысли, новых возможностей реализации, новых форм жизни.

Пришедший из ортодоксальной феноменологии философ науки Гуго Динглер в своем фундаментальном труде 1928 года «Эксперимент» [2] указывает на особую роль мануального метода изготовления в мастерских по производству приборов геометрических форм, которые распознаются в физическом мире как реализации определенных идеальных требований. Этот априорный, идеальный элемент обеспечивает, по его мысли, точность эмпирических измерений. Более детальный анализ измерения физических величин приводит Динглера к открытию аналогичных априорных форм в сфере изменчивого: «текучие

40