книги / Образ инженера XXI века социальная оценка техники и устойчивое развитие

chosen several projects for organization of a public presentation of and debate on TAB reports to parliament with invited representatives from the media, research, industry, and civil society. The necessity to involve the public in political decision-making processes is reflected from most existing TA institutions, – not merely in Germany.

Conclusion

The first institutionalization of a TA unit in the US Congress already showed that the attempt to include different opinions and thus provide neutral results to the Congress was not only a challenge

in regard to the particular studies and assessments but also for OTA's self-perception and inner organization. The somehow ambivalent position in being an institution close to the legislative and having the Congress as main client on the one hand while on the other trying to establish itself as a neutral, somehow independent, institution led to processes of self-reflection [11, p. 59].

Regardless of the model of institutionalization, the societal challenges to TA must respond are similar: citizens affected by new technologies are increasingly being asked to be directly involved in processes of political decision making; stakeholders with their specific knowledge in specific fields of technology are becoming more and

81

should also include as many social groups as possible, especially stakeholders. Ideally, TA succeeds in communicating social debates about technology into the parliamentary discussion and deci- sion-making processes. Parliamentary TA can be effective if it is fed into the parliamentary consultation process at the right time. To this end, relevant technical and social developments have to be constantly observed.

References

1.Bimber B. The Politics of Expertise in Congress: The Rise and Fall of the Office of Technology Assessment. – Albany: SUNY Press, 1996.

2.Blair P.D. Congress’s Own Think Tank. Learning from the Legacy of the Office of Technology Assessment (1972–1995). – NY: Palgrave Macmillian, 2013.

3.Decker M., Henckel U. Service robots on their way? First steps of an interdisciplinary technology assessment // Poiesis Prax, 2012. – Vol. 9. – Iss. 3. – P. 177–180.

4.Ganzevles J., van Est R. (2012): TA Practices in Europe. Deliverable 2.2 in the collaborative project on mobilization and mutual learning actions in European Parliamentary Technology Assessment. – URL: http: //www.pacitaproject.eu/wp-content/up- loads/2013/01/TA-Practices-in-Europe-final.pdf%20

5.Guston D. Science and Technology Advice for Congress: Insights from the OTA Experience. Paper prepared for the workshop “Creating Institutional Arrangements to Provide Science and Technology Advice to Congress”, held in Washington, DC on 14 June 2001. – URL: http: //ota.fas.org/legislation/st_advice_6-01.pdf

6.Guston D. Science and Technology Advice for the Congress: Insights from the OTA Experience // Morgan M., Peha J. (eds): Science and Technology Advice for Congress. – Washington, DC: Resources for the Future Press, 2003. – P. 77–89.

82

7.Keiper A. Science and Congress // The New Atlantis, 2004. –

№7. – P. 19–50.

8.Petermann Th., Scherz C. Parlamentarische TA Einrichtungen in Europa als reflexive Institutionen // Petermann, Th.; Grunwald, A (eds.): Technikfolgen-Abschätzung für den Deutschen Bundestag. Das TAB – Erfahrungen und Perspektiven wissenschaftlicher Politikberatung. – Berlin, 2005. – P. 271–294.

9.Sadowski J. Office of Technology Assessment: History,

implementation, and participatory critique // Technology in Society. – 2015. – № 42. – P. 9–20.

10.Sadowski J., Guston, D. Technology Assessment in the USA: Distributed Institutional Governance // Technikfolgenabschätzung – Theorie und Praxis. – 2015. – № 1. – P. 53–59.

11.Scherz C., Merz C. Parliamentary TA: Lessons to be learned from the Established. In: Moniz A.B., Okuwada K. (eds.): Technology Assessment in Japan and Europe. – Karlsruhe: KIT Scientific Publishing, 2016. – P. 57–74.

12.Vig N.J., Paschen H. (eds.) Parliaments and Technology.

The Development of Technology Assessment in Europe. – Albany: State University of New York, 2000.

83

С.В.Комаров

(Пермский национальный исследовательский политехнический университет, Пермь)

ОБРЕТЕНИЕ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

В статье рассматривается ситуация отношения современного человека к собственному времени. Ускользание смысла вопроса о времени связано состремлениембытьсовременным; этожеланиереализуетсяввозрастании ценности будущего и сокращении пребывания в настоящем. Этот нигилизм вотношении настоящего оборачивается утопиями постизма и консервации повседневности. Анализ настоящего показывает, что его «забвение» связано потерей онтологической и антропологической соразмерности бытия человека: погоня за будущим приводит к утрате окружающего сущего и самого человеческого бытия. Обнаружение несоразмерности человека своему бытию открывает двойную природу времени: время как прехождение и время как пребывание, линейное икруговое время. Онтологическаянесоразмерность человека ставит вопрос об овладении настоящим временем. Рассматриваются два комплиментарных способа овладения временем. Техническое овладение временем основано на методичности самой темпоральности: техника есть манифестация линейного времени. Нетехническое овладение временем основано на имеющейся всегда возможности обращения к событийному смыслу настоящего; в этом случае настоящее открывается как место движениясамихгоризонтоввремени.

Ключевые слова: время, бытие, современность, настоящее, размерность, прехождение, пребывание, техника, технэ, пойэсис.

1. Ситуация современности: антиномии настоящего времени

Время проходит. Для современного человека в этом нет ничего нового и мистического. Это для людей прошлых веков время открывалось как нечто удивительное, поскольку изменения окружающей жизни происходили редко, то для человека ХХ и XXI веков это настолько очевидно, что не вызывает никаких вопросов. И, если Гегель еще мог утверждать, что новизна Нового времени заключается в том, что новости в утренней га-

84

зете определяют жизнь обывателя, то для современного человека это обыденность. Наше повседневное существование непредставимо без ленты новостей. Постоянное получение новостей, присутствие в социальных сетях, обновление сообщений, сводящееся даже не к их прочтению, а к сообщению о получении этих сообщений, наконец, постоянное выкладывание в Инстаграмм «моментов» повседневной жизни и т.п., все это есть признаки быстротечности текущего момента.

Но вот именно эта обыденность времени представляет собой главную загадку, ибо даже сам смысл вопроса о времени для современного человека ускользает. Временность настолько очевидна, что она все время забывается. С чем связано это забвение времени? Именно с тем, что мы обвыклись во времени и обустроились в нем. Смысл вопроса о времени ускользает, поскольку принципиально важным для современного человека является именно стремление «шагать в ногу со временем».

Что означает этот императив? Это требование «соответствия времени», т.е. все время быть в курсе злободневности происходящего. Мы стремимся быть со временем, а поскольку время «течет», стремимся изменяться вместе с ним. Современно то, что актуально. А что актуально? То, что соответствует «настоящему» моменту, моменту «сейчас». Именно это и проявляется в болезненном синдроме «не успеть», «не соответствовать актуальному», «устареть»; именно это и проявляется в стремлении постоянно обновляться, в скорости инноваций, в моде.

Но это означает, что в действительности приоритетом для современного человека является будущее. «Соответствовать времени» – значит соответствовать не настоящему, но «наступающему»: оно обладает ценностным приоритетом. Поэтому происходит сокращение пребывания в настоящем [3]. «Настоящее» несовершенно, как и «прошлое». Только «прошлое» – совершенно несовершенно: в нем нечего делать и с ним нечего делать, поскольку оно не имеет никакого отношения к будущему, а «настоящее» – менее несовершенно, поскольку, так или иначе, связано с будущим: оно суть его «начало». «Настоящее» несо-

85

вершенно, потому что сжимается для нас в почти исчезающую, моментальную точку; само пребывание в настоящем для современного человека является неуместным. Современный человек практически ничего не переживает как настоящее, достойное, действительное: он готовиться жить в будущем. «Настоящее» принимается только как «стартовая позиция» для перемен.

Поскольку современный человек одержим будущим, постольку его темпоральная шкала определяется стремлением «успеть». Поскольку обладание «будущим» как будущими процессами, вещами, отношениями, наступит только «потом», то современному человеку нужно спешить. Это выражается в стремлении двигаться быстрее, чем это доступно его собственными естественными способностями. Собственно эта спешка обозначается

терминами «прогресс» и «успех». «Прогресс» – от латинского слова progredere – «забрасываниевперед»; «успех» – от слова

«успевать», «спешить» – значит двигаться как можно быстрее. В этом смысле время современного человека – приближающее время. Все современные технологии направлены на то, чтобы свернуть время, сократить его. Сокращение времени есть по существу его «искривление», поскольку всякое такое сокращение есть «сжатие» пространства. Способом жизни современного человека становится движение, а символом – скорость. Это ускорение событий поддерживается всей гигантской технической инфраструктурой, современными информационными технологиями, транспортом. Все современные формы мобильности являются выражением «сжатия» пространства и «сокращения» времени [4]1.

Таким образом, стремление успеть и направленность на и к будущему означает «выпадение» из настоящего. Но поскольку «будущее» неопределенно и неограниченно, постольку его «достиже-

1 Обычно при этом обращают внимание на «сжатие» пространства, в меньшей степени – на «сокращение» времени за счет использования современных технологий; настолько это очевидно. Но практически при этом не замечается «уменьшение» времени: время в пути, поиске, движении теперь не рассматривается как время жизни. Это «пустое», зря растрачиваемое время, скука и тщета существования. Потому, кстати, итребуетсяегодействительноесокращение.

86

ние» и «обладание» им превращаются в никогда не достижимую иллюзию. «Успех в будущем» есть также неопределенная возможность. Определеннымявляетсятольконастоящее, однакооноотдано на откуп будущему. Иначе говоря, стремление быть настоящим, соответствовать настоящему оборачивается в современных условиях негоотрицанием, нигилизмомвотношениикнему.

Отрицание этой устремленности в будущее рождает утопии времени – постизм и «резервации» повседневности.

Постизм есть попытка удержания сокращения времени за счет «дления» прошлого в настоящем. Это практика бытия в настоящем из истории. Современность остается горизонтом нашего пребывания, но при этом теряет свою значимость здесь-пребы- вания, открываясь как историческое. Примирение с современностью возможно, только исходя из модуса ее преходимости. Здесь повседневное настоящее всегда несвоевременно и неуместно; оно

внекотором смысле – не действительно. Оно есть свертка прошедшего, его дление и сохранение в себе. Только настоящее, хранящее в себе прошлое, опознается как подлинное. Такая практика отнюдь не сводится к памяти и ностальгии по прошлому, когда

внастоящем рассматривается только то, что когда-то «сердцу было мило». Нет, настоящее и современное здесь рассматривается как действительное, связанное со своей историей и вырастающее из нее. Настоящее есть совершенное прошлое – и совершенное, и совершóнное, т.е. действительно осуществленное прошлое. Т.е. здесь имеется в виду модус перфектного времени в смысле

в смысле реального осуществления, а не потенциальной возможности; само по себе это осуществившееся прошлое может быть хуже всех имеющихся в том прошлом настоящем возможностей2.

2 Кроме того, это настоящее может содержать и неразрешившееся прошлое; такое прошлое в настоящем есть не собственно прошлое: оно – «живое» прошлое, оно «болит» и не проходит. Неразрешившееся прошлое в настоящем

есть петля времени. Постизм может включать в себя и этот модус отношения ко времени тоже. – О петлях времени см.: [1, С. 8–11].

87

Так или иначе, постизм суть жизнь историей, ее «оживление», реанимация и реставрация в повседневном настоящем.

Другой резервацией утекающего времени является «эстетизация» повседневности: тогда горизонт настоящего выступает как созерцание чистых форм вещей и явлений частной жизни. Здесь отношение к настоящему связано с текущим моментом «сейчас», в котором схватывается присутствующее. Мы сосредоточиваемся именно на моменте настоящего, который начинает расширяться: актуальное время не исчезает, но замедляет свой ход. Прошлое и будущее (особенно – будущее) в этот момент не исчезают, но теряют свою насущность, свое давление, свою тяжесть. И потому

не-быть современным (своевременным) – означает быть под-

линно настоящим. Настоящее время выступает как пространство покоя, в котором вещи и явления как бы теряют свое актуальное измерение, выявляя, якобы, чистую форму своего пребывания: они не современны, но повседневно своевременны. Такое созерцание пребывания дарит эстетическое наслаждение. Это признание повседневности единственным «настоящим» моментом суть консервация частной жизни [5].

Однако, ослабление натиска «будущего», потеря им своего значения, эта консервация настоящего или прошлого может быть только временной, а потому оборачивается в итоге провалом. В фундаментальном смысле для современного человека тáк быть всегда уже поздно. Мы постоянно откладываем дела «на потом» из-за «нехватки» времени для того, чтобы постоянно не успевать. Даже приватная сфера нашего существования заражена актуальностью. Мы можем реализовывать свою «миссию», практиковать «дело своей жизни» частным образом, но поезд времени мчится где-то вдали сам по себе. Современный человек не живет, ибо вся его жизнь еще впереди (или уже позади); мы гонимся за поездом времени, (или провожаем его взглядом опоздавшего). Поезд времени проносится мимо, и мы всегда рискуем не успеть вскочить на подножку, опоздать, отстать. И консерват частной жизни рождает скуку, а вслед за ней – тос-

88

ку и отчаяние. Почему? Да потому, что на поверку эти способы бытия оказываются несоразмерными современному человеку.

Этот провал связан с тем, что время само становится способом существования современного человека. Ускользание от нас смысла вопроса о современности собственно и есть демонстрация выхода за пределы соразмерного настоящего. Современный человек осознанно стремится сделать будущее фундаментом своего наличного существования. И это стремление к будущему, как и маргинальные консерваты прошлого и настоящего, означают «упускание» времени.

2.Размерность настоящего

Вработе «Время и бытие» М. Хайдеггера мы находим ключ

кпониманию смысла «настоящего». Настоящее это не только «наличное»; прежде всего это направленность на «стóящее». Это указание на то, что «стоит» в потоке изменений; это суть бытие. «Настоящее» всегда неподвижно в своем «стоянии», оно есть покоящееся. Оно не может быть «двигающимся», «надвигающимся», «наступающим». Меняться могут сущие, но не бытие, а потому они суть обсто-ятельства (das Bewandnis) этого бытия. Иначе гово-

ря, настоящее бытие есть ме-сто (пространство или простор) для изменяющихсясущих(обстоятельств).

Но почему есть направленность «на» стоящее? В чем его «вы-деленность»? В том, что «настоящее» бытие означает нечто полное и завершенное (rs: парменидовский шар). Это означает, что бытие имеет ценность: это не только стоящее бытие, но и бытие стóящее. Это скольжение смысла: стоящее бытие настоящего только там возможно, где оно одновременно и бытие стóящее. Бытие настоящего ценно, потому что оно неизменно; оно неизменно, и потому суть«подлинное» и «истинное».

Итак, бытие настоящего есть истинное бытие, как то, что имеет место. То, что в этом месте (просторе и просвете) имеется, т.е. имеет себя, суть сущее. Бытие настоящее есть такая пер-

89

спектива, в которой открывается предметное сущее. Сущее есть то, что присутствует в настоящем как изменяющееся (наместник). Это означает обратное: изменяющееся сущее собой выявляет свое неизменное, подлинное, истинное, настоящее бытие. В свете неизменного видится изменяющееся; изменяющееся своим движением являет неподвижное. Истина в том, что преходящее, «текущее», «бегущее» время дано только на основе неподвижного настоящего. И обратно: само настоящее имеет только как стоящее в перемене.

Отсюда становится понятным, что ускользание смысла вопроса о времени заключается именно в том, что современный человек радикально меняет эту оценочную ориентацию времени: будущее заступает на место настоящего3. Забвение времени заключается в том, что оно становится формой и способом жизни человека. Что это значит? Это означает утрату соразмерности человека в отношении к настоящему, тому, что имеет место быть вокруг него.

Нигилизм в отношении настоящего означает желание обладать бóльшим за наименьшее время. Поскольку пребывание в настоящем определено и ограничено (конечно), оно становится недостаточным источником существования. Ценным для человека теперь является не бытие в настоящем, а бытие к будущему, поскольку именно оно рассматривается как резервуар возможностей для существования. Это стяжание будущего не только кладет предел настоящему как таковому, редуцируя его просто в преходящий момент, но ведет к «задолженности» настоящего. Современный человек вынужден черпать мощь для

3 Строго говоря, забвение времени заключается в отождествлении бытия и сущего, когда изменяющееся сущее стало пониматься как присутствие, а не как присутствующее. Тогда и время редуцировалось только до изменения, движения, перемены. В таком времени настоящее есть действительно только момент, мгновение, бесконечно малое, точка исчезающего.

90