книги / Текст и перевод в зеркале современных философских парадигм

Данная структура, в отличие от предметной, отличается достаточно большой субъективностью (см. главу 2), и абсолютно объективного крите­ рия для ее сопоставления с текстом нет и не может быть. Соответственно, меняется и сам процесс порождения вторичного текста - он становится бо­ лее «авторским», приобретая черты «первичности»34. Причем эта первичность «проступает» уже на этапе осмысления. Если представить по­ нимание текста в математических терминах «дано» и «найти», то можно сказать, что в текстах, где доминирует предметное содержание, имеется однозначное решение с объективно правильным ответом (ответ задан тек­ стом, и можно говорить об объективно существующих ошибках - ошибках понимания). В случае текстов, в которых доминирует смысл, такого реше­ ния быть не может: это задача с неограниченным количеством «правильных» решений, каждое из которых может быть первичным в зна­ чении «первый» (см. рис. 5). «Фамильное сходство» таких текстов может быть не столь заметно. На рисунке мы показали, что каждый такой текст может быть практически самостоятельным (на рисунке эти тексты заклю­ чены в пунктирные овалы, сделано это, чтобы подчеркнуть их определенную независимость/отграниченность друг от друга). Несомнен­ но, и эти тексты связаны между собой на генетическом уровне, и это не позволяет им совсем «оторваться» друг от друга, вот почему они заключе­ ны в границы области, но сама область может быть значительно шире по сравнению с той, которую образуют вторичные тексты первого типа.

Рис. 5. Модель порождения вторичного текста (Ь).

^Здесь мы снова имеем диалектическое единство первичности и вторичности, однако это уже другой случай по сравнению с тем, что мы рассматривали в главе 3. Там речь шла о тексте вообще, вне зависимости, является ли он формально вторичным текстом или нет. Здесь имеется в виду «законный» вторичный текст.

20-хгодов в работах, опубликованных под именами П.Н. Медведева «Фор­ мальный метод в литературоведении» (1928) и ВЛ . Волопшнова «Марксизм и философия языка» (1929).

Бахтинская идея оказалась такой плодотворной, что сегодня уже мож­ но говорить о целом направлении в лингвистической науке - жанроведении. Однако несмотря на все возрастающее количество исследо­ вании, посвященных тому или иному «жанровому» аспекту, бахтинская работа остается концептуально наиболее емкой и значительной (другими словами, действительно «первичной»). Многие положения данной работы можно считать принципиальными для исследования категории вторичности в переводе. Но, может быть, наиболее важным является бахтинское утверждение о том, что «индивидуальные и языковые стили довлеют рече­ вым жанром». Это означает, что при порождении текста нам даны не только обязательные формы общенародного языка (словарный состав и грамматический строй), но и обязательные формы высказывания, то есть речевые жанры, которые для понимания так же необходимы, как и формы шка. По сравнению с формами языка, как подчеркивает М.М. Бахтин,

речевые жанры гораздо более изменчивы, гибки, пластичны, но для го­ ворящего индивидуума они имеют нормативное значение, не создают­ ся им, а даны ему. Поэтому единичное высказывание при всей его ин­ дивидуальности и творческом характере никак нельзя считать совер­ шенно свободной комбинацией форм языка [Бахтин 2000:275].

Таким образом, практически любое высказывание являет собой диа­ лектику стереотипного и творческого, но степень их соотношения зависит от речевого жанра: от почти абсолютно стереотипного до практически аб­ солютно творческого, но полного абсолюта быть не может. Даже в поэзии ~ этом «гениальном косноязычии» - стереотип все равно присутствует, Даже в специально создаваемом «неведомом языке» с его специально при­ думанными словами и их комбинациями. Причину этого Бахтин видит в том, что мы говорим только определенными речевыми жанрами, данными нам «почти так же, как нам дан родной язык, которым мы свободно вла­ деем». Формы этих жанров, как все мы хорошо знаем, могут быть как нггампованными и шаблонными, так и более гибкими, пластичными, а поэтому допускающими определенное языковое творчество.

«Серединное» положение естественного языка на семантической шка­ ле языков свидетельствует о том, что в нем сочетаются жесткость и кягкостъ, с одной стороны, и с другой - надежность и ненадежность его как таттдпа передачи информации. Доминантность того или другого каче­

который переводится. Но всегда ли? Видимо, нет. Очень часто переводятся тексты, которые сами уже являются переводами, т.е. вторичными текстами: суть процесса перевода от этого не меняется, но переводимый текст не может быть назван ни «первоначальным», ни «первой ступенью», ни тем более - «главным». Удобнее считать его именно «исходным» (в значении «отправной») для данного, конкретного акта перевода.

Сложнее с определением текста вторичного. Что из приведенных дефиниций соответствует его природе? — «происходящ ий или совершаемый во второй раз», «представляющий собой вторую, позднейшую ступень в развитии чего-либо»? (такие толкования вторичного, как «второстепенный» или «побочный» отбросим как нерелевантные для нашего случая). Представляется, что однозначного ответа тут не будет; большинство таких текстов будут совмещать в себе признаки и той, и другой вторичности.

Если нарисовать шкалу текстов-переводов, где маргинальными точка­ ми (полюсами) будут первое и второе значения вторичного (для нас они также соответствуют условным понятиям «абсолютная вторичность» и «аб­ солютная первичность»), распределение переводов на этой шкале будет неравномерным. Конечно, на самих полюсах мы найдем не так много пере­ водов, хотя, бесспорно, такие также возможны (подстрочник, с одной стороны, и сочинение «на тему», с другой). Однако «тяготение» к разным полюсам заметить не трудно, причем это будет зависеть нс только от кон­ кретного переводчика, но и от эпохи, от доминирования того или иного типа перевода в данном пространственно-временном отрезке. На рис. 7 представлена такая мыслимая шкала и условное распределение переводов на ней в зависимости от их близости к своим исходным текстам: середин­ ное и отклоненное в ту или иную сторону.

В нашей отечественной теории перевода, преимущественно лингвистической, текст перевода в основном рассматривался как «текст, порождаемый во второй раз», а процесс перевода как «вторичное порождение текста». Другими словами, перевод —это второе, третье и тд. рождение того же самого (исходного) текста, что означает «тяготение к левому полюсу». Логическим следствием данного представления является идея о необходимости эквивалентности (тождества) двух текстов —оригинала и его перевода. Поэтому именно понятие эквивалентности и стало ключевым в лингвистической (ставшей уже классической) теории перевода. Вопрос заключался только в уровнях (или типах) эквивалентности и в способах ее достижения. Признавая объективность существования проблемы (не)переводимости (если не полной, то частичной), исследователи считали и считают, что