книги / Текст и перевод в зеркале современных философских парадигм

Итак, вывод, который можно сделать относительно отношений ориги­ нала и перевода на этом этапе осмысления феномена перевода, заключается в следующем: перевод в принципе невозможен, он всегда «мертв» по сравнению с оригиналом, переводчик «приговорен» к вечным мукам сделать невозможное - добиться полного соответствия оригиналу. Это неизбежно, такова языковая реальность. Однако необходимо отметить и определенную позитивность в отношении к переводу со стороны немец­ ких философов-романтиков: считая перевод утопическим занятием, они же отмечали и его положительное влияние на развитие родного языка. Столк­ новение языков в акте перевода, который есть не что иное, как приравнивание языковых единиц, их «примеривание» друг к другу, ведет к их взаимопроникновению, и в результате - к обогащению языка перевода. Гумбольдт, который считал перевод невыполнимой задачей, говорил, что

перевод - один из самых необходимых видов литературы, он служит расширению смысловых возможностей и выразительности родного языка [Цит. по: Гклтингер 1970,485].

Все эти идеи найдут своих сторонников и толкователей в XX веке, осо­ бенно во второй его половине, когда наука о переводе снова будет переживать философский поворот. О нем пойдет речь ниже.

Дниганудпсдшй адпимнм. илишгеномбпньгеюттетстаия»

Третий (лингвистический) этап науки о переводе ориентирован на поиск «закономерных межъязыковых соответствий», где главной проблемой стано­ вится эквивалентность. В лингвистической теории перевода эквивалентность является не просто ключевой проблемой, она рассматривается как основной конституирующий признак перевода: именно эквивалентные отношения ори­ гинала и перевода позволяют отделить перевод от других видов метатекстовой деятельности. (Именно об этом шла речь в предыдущей главе). Поэтому на данном этапе важнейший вопрос - это определение критериев эквивалентно­ сти. Отсюда и выделение различных видов и типов эквивалентности, попытки создания разного рода классификаций эквивалентности. На этом этапе за тек­ стом перевода официально закрепляется сппус вторичного, что находит отражение и в формулировке задачи переводчика. В предыдущей главе была приведена формулировка Я.И. Рецкера, согласно которой, задача переводчика - это «передать средствами другого языка целостно и точно содержание подлинника, сохранив его стилистические и экспрессивные особенности» [Рецкер 1974, 7]. Такая задача считается вполне выполнимой, отсюда и роди­ лась концепция «полноценного» перевода AJB. Федорова. Таким образом, проблема непереводимости снимается. Аргумент звучит следующий: хотя зна­ чения слов и нс совпадают в различных языках, но, предметах ситуация,

представляющая содержание исходного текста, а также его смысл могут быть вьфажены средствами другого языка.

В течение 3-4 десятилетий лингвистическое направление доминировало во многих европейских школах, а также в американской, и, конечно, в нашей отечественной. Во многих отношениях, отмечает Дж. Штайнер, мы и сейчас находимся на этом этапе (это он пишет в 1975 году!), хотя, подчеркивает он, начиная уже с 70-х годов происходит постепенный возврат к второму фило­ софско-герменевтическому этапу. Эго было вызвано «открытием» работы В. Беньямина «Задача переводчика», написанной еще в 1923 году, а также влия­ нием Хайдеггера и Гадамера на развитие философской мысли второй половины XX века. Начинается по-настоящему новый период в изучении пере­ вода. Сейчас, как подчеркивает Штайнер, все гуманитарные науки - классическая филология и сравнительное литературоведение, лексикология и этнография, социолингвистика и риторика, поэтика и грамматика - объедини­ лись, чтобы понять и объяснить феномен перевода и процесс «жизни между языками» [Steiner 1975,238].

Таким образом, как уже не раз отмечалось на этих страницах, сегодня перевод - это объект не только (и даже не столько!) лингвистических исследо­ ваний, сколько вообще всех, которые изучают «говорящего и мыслящего» человека, соотношение языков и культур, любое искусство слова. <Диагности­ ческий» характер современной науки о переводе потребовал по-новому взглянуть и на отношения между оригиналом и переводом, исследовать фило­ софию их межтекстовых связей.

Одна из основных тенденций развитая переводоведения за последние де­ сятилетия заключается в постепенном смещении акцентов от межъязы­ ковых к межтекстовых отношениям [Швейцер 1988,25].

Эго писал наш замечательный переводчик и ученый АД . Швейцер в 1988 году, отмечая при этом, что в области философских проблем перевода сделаны только самые первые шаги53.5

55Прошло более 15 лет с тех пор, и «философские» шаги стали значительно уверенней, их уже можно «расслышать». Доказательством этого можно считать исследование И.Э. Клюканова «Динамика межкультурного общения: к построению нового концептуального аппарата», которое базируется на западной философской парадигме. Обращением к философии перевода в отечественной науке можно считать и серию публикаций в Вестнике МГУ под общим названием «Философия перевода в западноевропейской традиции» в 2000 году. Значение этих публикаций трудно переоценить, это своего рода «окно в Европу», позволяющее увидеть проблемное поле перевода в западном восприятии, дискуссии вокруг таких «знаковых» работ, как «О разных методах перевода» Ф. Ш лейермахера и «Задача переводчика» В. Беньямина.

Оригинал и перевод: аФФгомвгивная связь

Первыми, кто межтекстовые отношения оригинала и перевода опреде­ лил как научную проблему, были представители переводоведческой школы бывшей Чехословакии - И. Левый, Ф. Мико и А. Попович (60-70 гг. XX века). Здесь необходимо отметить, что названная чешская школа - это школа художественного перевода, внесшая очень существенный вклад в формирова­ ние новых исследовательских направлений нелингвистического характера. Работы И. Левого («Искусство перевода», «Перевод как принятие решения»), а позднее труд А. Поповича, посвященный проблемам художественного пере­ вода, - это масштабные исследования, выросшие из идей чешских структуралистов, в частности Яна Мукаржовского, одного из самых признан­ ных классиков эстетической мысли прошлого столетия. Я. Мукаржовский в своей работе «Искусство как семиологический факт» (1934), определяя спе­ цифику художественного произведения, отмечает его «непередаваемость», хотя оно и «предназначено для того, чтобы посредничать между его творцом и коллективом». В частности, он пишет:

Произведение - это еще и «вещь», представляющая его в чувственном мире и доступная восприятию всех без каких бы то ни было ограниче­ ний. Но художественное произведение не мажет точно так же быть све­ дено и к этому произведению-вещи, поскольку в результате перемеще­ ния во времени и пространстве такое произведение-вещь порой полно­ стью изменяет свой вид и свою внутреннюю структуру. <.. .> Такие из­ менения становятся осязаемыми, например, если мы сравниваем между собой ряд следовавших друг за другом переводов одного и того же поэ­ тического произведения. Произведение-вещь функционирует, таким об­ разом, лишь как внешний символ, которому в коллективном сознании соответствует определенное значение (иногда мы называем его «эстети­ ческим объектом»), данное тем общим в субъективных состояниях со­ знания членов некоего коллектива, что вызвано произведением-вещью [Мукаржовский 1994,191].

Опираясь на концепцию литературной коммуникации, к формированию которой привели как раз идеи Я. Мукаржовского об изменчивости и живости литературного факта как знаковой деятельности, чешские теоретики перевода и начали разрабатывать методы системного исследования художественного перевода, обращая особое внимание на отношения оригинала и перевода, ав­ тора и переводчика. Так, в частности, А. Попович пытается ответить на следующие вопросы:

Является ли перевод специфическим текстом по отношению к другим литературным текстам? Если «да», то в чем его специфичность? Особое

ли у него положение среди остальных текстов или он представляет собой самостоятельный «литературный жанр»? [Попович 1980,24].

Отвечает он на данные вопросы в «мета-» терминах, выстраивая целую систему метяфеноменов - мегавоммуникативный аспект, метакоммуникативный контекст перевода, метакоммуникация, метаязыковая деятельность, метахудожесгвенная деятельность переводчика, металикратура, метатекст. Свою задачу он видит в том, чтобы «выработать типологию различных спосо­ бов связи между текстами» (ныд. наше - Н.Н.). Для этого он делит все тексты на прототексты и метатексты. Метатекст - это «модель прототекста, продукт связи, способ существования межгекстового инварианта между дву­ мятекстами» [Там же, 184]56.

Типология метатекстов, которую предлагает чешский исследователь, ориентирована на определение места текста перевода среди других метатек­ стов, которые появляются в результате манипуляции с прототекстом57. Рассматривая возможные виды манипуляции с текстом, в том числе манипу­ ляции, осуществляемые самим автором, литературным критиком, читателем и пр., А. Попович отмечает, что «ни одна коммуникативная манипуляция с литературным текстом не зависит настолько от существования и особенно­ стей оригинала, как перевод», поскольку «из всех способов реализации художественного текста перевод наиболее способствует продолжению “жизни” первоначального коммуншоггя». Отсюда и задача переводчика - «перенести оригинальное произведение в другую литературу и добиться того, тюбы оно при этом как можно меньше утратило своих общих, особенных и индивидуальных черт» (выд. - HJL) [Гам же, 147].

Для выполнения данной задачи необходимы рациональный анализ про­ тотекста (оригинала) и творческий синтез при создании метатекста (перевода). При этом подчеркивается особая важность первого этапа - анали­ за (по своей сути близкого к научному), благодаря которому открываются новые неожиданные возможности для интерпретации оригинала. «Я бы ре­ шился утверждать, что мало кто из самых лучших критиков знает о данном произведении столько, сколько знает о нем хороший переводчик»58. [Vladislav. Цит. по: Попович 1980,148]. Отношения между второй фазой дея­

“Это те же интертекстуапьные связи, только в других терминах. Термин «интертекстуальность» еще не был введен в научный обиход Ю. Кристевой. 17Вспомннм типологию вторичных текстов Л.М. Майдановой, в которой перевод как вторичный текст отсутствует.

“Примером такого «знания» является набоковский перевод «Евгения Онегина», который стал своеобразным «научным подвигом», в чем убедиться нетрудно - достаточно открыть его «Комментарии». В стихах, посвященных переводу «Евгения Онегина», писатель формулирует свою задачу как «а poet’s patience and schoHastic passion blent». А вот и слова Л. Гинзбурга: «В переводе поэзия встречается с филологией, вдохновенный порыв - с кропотливым исследованием» или «Перевод, несомненно, является формой литературоведческого исследования» [Гинзбург 1983, 6].

тельности переводчика (метатворчеством) и предшествующей ему аналитиче­ ской деятельностью зависят «от знаковой сложности коммуниката (текста), и осуществляются в соответствии с творческими возможностями переводчика. < ...> на фоне отдельных типов мегакоммуникаций переводческий контекст литературного коммуниката можно характеризовать как репродукционно-мо- дификационный». При этом под репродукцией Попович понимает «репродукцирование оригинала в новом тексте, а под модификацией —раз­ личные сдвиги, вызванные переходом оригинала в другую языковую и культурную ситуацию» [Попович 1980, 149]. Таким образом, даже понятие <<репродукция», в котором есть прямое указание на вторичность перевода, у Поповича приобретает сложный, неоднозначный смысл с точки зрения соот­ ношения первичности и вторичности. Нельзя говорить об абсолютной вторичносги, когда мы «модифицируем» что-то.

Для создания типологии метатекстов вводится понятие межтекстового инварианта, которым обозначается то, что объединяет два текста - прото­ текст и метатекст. Межтекстовый инвариант различен у различных метатекстов. Он может быть шкалирован от моделей, максимально близких прототексту (копия), до моделей, близость которых к прототекстам являет­ ся минимальной (пародия). Перевод как метатекст находится где-то посередине между этими крайними точками, между крайними способами соотношения текстов (см. рис. 8). Можно сказать, что маргинальные точки нашей питали совпадают по значению с теми же точками шкалы, предлага­ емой А. Поповичем.

Связь одного текста с другим - это аксиологическая операция, в которой проявляется авторская позиция по отношению к прототексту. Она может быть положительной или негативной. Для иллюстрации данных позиций По­ пович использует «верный» перевод (положительное отношение) и «свободный перевод» с преобладанием в нем деструктивного элемента (нега­ тивное, полемическое отношение). Соответственно этим отношениям метатексты делятся на аффирмятпвные и контроверзные. Для аффирмативной связи текстов характерна «механическая» преемственность текстов, в то время как для контроверзной - стилизация с тенденцией развивать общие, а не частные черты прототекста. Перевод должен быть аффирмативным тек­ стом, т.к. в нем реализуется аффирматинное отношение к первоисточнику, свидетельствующее о зависимости перевода от оригинала.

Суммарно текст перевода в его первичной функции - в отношении к оригиналу - можно характеризовать как репрезентативную модель аффирмативной связи одного текста с другим [Там же, 158].

Из сказанного можно сделать вывод: на данном этапе развития научной мысли отношения между оригиналом и переводом определяются как аффир-

шггавные, т.е. «положительные» (без оттенка трагизма, вполне «соштопsensy»), в которых, однако, доминирует оригинал.

«Набор букв, ия iurmtwjx вынули луж»

Как уже было отмечено, параллельно лингвистическому направлению в исследовании перевода в западноевропейском переводоведении формируется

идругое направление, которое Штайнер определил как философский поворот

внауке о переводе, возвращение к второму ее этапу.

Офилософской направленности современной науки о переводе свиде­ тельствуют цитируемые философские источники: все чаще в работах по переводу встречаются имена Гассета, Рикера, Хайдеггера, Гадамера, Дерри­ да, Фуко, Барта, Леви-Стросса. Эго как раз то философы, которые и определили развитие гуманитарной мысли второй половины XX века. И сами эти философы (во всяком случае многие из них) включали перевод в свое «игровое поле». Всем известны блестящее эссе Ортеги-и-Гассета «Нищета и блеск перевода», работа I I Рикера «Парадигма перевода», замечания о пере­ воде Гадамера «reading is already translation, and translation is translation for the

second time» [Цит. no: The Craft ofTranslation 1989, IX]. Философская ориента­ ция в науке о переводе в западном переводоведении обозначилась нс вчера. В уже не раз нами упоминавшейся энциклопедии «Routledge Encyclopedia of Translation Studies» (первое издание вышло в 1998 г.) имеется целый ряд ста­ тей, в которых рассматриваются философско-культурологические проблемы перевода. К философским теориям относятся «герменевтическое движение» Штайнера (Steiner’s hennenedc motion), концепция «чистого языка» В. Беньяиина (Walter Benjamin’s «риге» language), а также деконструктивистская концепция Ж. Деррида.

О том, что наука о переводе нуждается в серьезной философии, вели разговор и участники уже упоминавшегося нами «Круглого стола», организованного «Вестником МГУ». Там и было сказано, что не нужно искать философию для перевода, поскольку она уже есть. Это Гадвмер, то есть герменевтика. Итак, произошло возвращение на круги своя. Протянулась нить, связующая научную мысль двух веков: Шлейермахер - Гадамер, Рикер, Штайнер.

И снова, как и во времена В. Гумбольдта и Ф. Шлейермахера, зазвучали трагические ноты , снова заговорили об обреченности переводчика на провал":

Настоящее бедствие перевода в том, что единство замысла, заключен­ ное в предложении, невозможно передать путем простой замены его членов соответствующими членами предложения другого языка, и

яСм., например: X Ортега-и-Гассет «Нищета и блеск перевода» и W. Winter «Inpossibilities o f Translation». В следующей главе мы к ним обратимся.

переведенные книги представляют собой обычно настоящие чудови­ ща, это набор букв, из которых вынули дух [Гадамер 1991,59].

Эта слова принадлежат Гадамеру. Свое «критическое» отношение к переводу он объясняет тем свойством языка, которое неизбежно утрачивается в переводе:

Уникальное свойство языка, утрачиваемое в переводе, состоит в том, что любое слово в нем порождает другое, каждое слово в языке, так ска­ зать, пробуждается другим, вызывая к жизни новые слова и открывая путь к речевому потоку. Переведенное предложение, если, конечно, ма­ ститый переводчик не преобразил его так, что мы перестаем замечать стоящее за ним живое предложение оригинала, - все равно что карта в сравнении с ландшафтом60. Слово имеет значение отнюдь не только в системе или контексте, само его нахождение в контексте предполагает, что слово никогда нельзя отделить от его многозначности, какой оно обладает само по себе - даже если контекстом ему придан однозначный смысл. Смысл, присущий данному слову в данном речевом событии, как видно, не исчерпывается наличным смыслом, присутствующим здесь и теперь [Там же].

Герменевтическая концепция перевода наиболее разработанной предста­ ет в работе Дж. Штайнера. Известна она как «герменевтическое движение». Суть ее заключается в следующем: перевод - это постепенное (поэтапное) проникновение переводчика в текст оригинала и его присвоение. Штайнер делает попытку вскрыть природу сложных отношений переводчика и текста оригинала, в котором присутствует и момент доверия, и агрессивность и вторжение на поле противника с целью захвата «пленника» - смысла ориги­ нала, и сложный болезненный процесс «слияния» структур чужого и родного языков. Снова появляются Сцилла и Харибда, снова нужно выбирать между Ibreignization и domestication. (Все тот же знакомый нам парадокс: «Перевод должен читаться как оригинал / Перевод должен читаться как перевод»).

«Извлечь И бппяя -mm. пагинть ичрягггить »

Право герменевтики на «толкование» онтологической сущности пере­ вода, конечно, бесспорно. Однако есть и другая философия, также претендующая на свое видение перевода, свое понимание отношений ори­ гинала и перевода. Это деконструктивизм, это недавно ушедший из жизни Жак Деррида. Здесь звучит иная тональность, иная оценка перевода. Это

“Таких сравнений (не очень лестных для перевода) известно немало, например: «кофе

ицикорий» (Ш опенгауэр), «ковер и его изнанка» (Сервантес).

совсем иной подход к нашей проблеме, это «after ШЬыюдход к пониманию отношений между оригиналом и переводом.

Как уже отмечалось, импульсом для философского поворота в науке о переводе явилось «открытие» в 70-е годы прошлого века работы В. Беньямина «Задача переводчика», которую он написал за полвека до этого времени. Написанная в начале века, она оказалась востребованной в конце. Именно она стала предметом обсуждения в европейском и американском деконструктивизме. Пол де Ман остроумно заметил: «’’Задача переводчи­ ка” относится к числу хорошо известных - как потому, что се повсюду читают, так и потому, что в нашем деле ты никто, пока не сказал что-ни­ будь об этом эссе» [Ман 2000, 158]. Что же заставляет читать «Задачу переводчика», что находят в ней такие столпы деконструктивизма, как Жак Деррида и Пол де Ман?

Согласно Беньямину, перевод вообще не должен служил» читателю. Он (перевод) существует сам по себе, он вырастает из оригинала, но и оригинал вырастает в нем: «Вырастая в переводе, оригинал как бы поднимается в более высокую, более чистую атмосферу», - пишет Беньямин. Такой атмосферой, по мнению философа, является «чистый язык», который переводчик и высвобо­ ждает в процессе перевода, соединяя два «земных» языка.

Одной (вышеприведенной) фразы Беньямина достаточно, чтобы по­ нять, что здесь рассуждения об отношениях перевода и оригинала ведутся на совсем ином метаязыке по сравнению с традиционным (особенно лин­ гвистическим) переводоведением. Здесь не идет речь о таких привычных для науки о переводе понятиях, как эквивалентность, точность, верность, адекватность, традиционно служащих для представления отношений меж­ ду оригиналом и переводом. Здесь связь двух текстов определяется как «природная», «жизненная», которая «сродни тому, как проявления жизни неразрывно связаны с живущим, ничего при этом для него не знача, точно так же и перевод выходит из оригинала. Но не столько из его жизни, сколько из того, что ес “переживает” - ведь перевод рождается позже оригинала и, вви­ ду того, что значительные произведения никогда не находят избранных переводчиков в эпоху своего появления на свет, знаменует собой стадию про­ должения их жизни». Отсюда и вывод: «Жизнь оригинала кяягдми раз достигает в них (переводах - Н.Н.) еще более полного расцвета» [Там же].

Вальтер Беньямин (1892-1940), немецкий философ и историк культу­ ры, как считал Деррида, во многом предвосхитил идеи постмодернизма, явился своего рода «прологом» к деконструкции. «Задача переводчика» была написана в 1923 (!) году (т.е. задолго до появления идей деконструк­ тивизма), как предисловие к переводу на немецкий язык книги стихов Бодлера «Парижские картины». Немецкое слово «Aufgabe», использован­ ное Беньямином в названии работы - «Die Aufgabe des Ubersetzers» -

станет источником для различных интерпретаций как слова61, так и самого текста в целом. Центральной идеей «Задачи» является утверждение Бенья­ мино, что перевод существует не для того, чтобы передать читателю смысл оригинала, его содержание. Это невозможно, поскольку «отношение содер­ жания к языку в оригинале совершенно иное, нежели в переводе». После этих слов следует великолепная метафора:

В то время как в оригинале содержание и язык образуют некое единство по типу фрукта и кожуры, язык перевода объемлет свое со­ держание, как королевская мантия с широкими складками. Ибо он вы­ ражает язык, более высокий, чем он сам, и потому остается несораз­ мерным, насильственным и чуждым своему собственному содержа­ нию [Беньямин, интернет-версия].

Утверждая, что все языки априори «сродственны в том, что хотят вы­ разить», что существует некий «чистый» язык, Беньямин видит задачу переводчика в «снятии оков» с чистого языка, в его освобождении.

Во имя чистого языка свобода перевода скорее проявляет себя в языке его собственном. Снять на родном языке чары чужого с чистого языка, вызволить его из оков произведения путем воссоздания последнего - такова задача переводчика. Во имя чистого языка он ломает прогнив­ шие барьеры своего [Беньямин, интернет-версия].

Очень любопытными и трудно постигамыми с точки зрения привыч­ ных для «координат рассуждения» оказываются мысли Беньямина относительно смысловой точности (верности) перевода своему оригиналу:

А что до роли смысла в отношении между переводом и оригиналом, то понять ее нам поможет следующее сравнение. Подобно тому, как каса­ тельная касается окружности мимолетно и лишь в одной точке, при том что не точка, а само касание устанавливает закон, согласно кото­ рому прямая продолжает свой путь в бесконечность, так и перевод ка­ сается смысла оригинала мимолетно и лишь в одной бесконечно малой точке, чтобы следовать своему собственному пути в соот­ ветствии с законом точности в свободе языкового потока (выд. наше - Н.Н.) [Там же].

61Проблема интерпретации данного слова заключается в том, что это не только «задача» (как это обычно переводят, в частности, на русский и английский языки), Aufgabe может также означать и «отказ», «капитуляция», «сдача» (подробнее см. Мая 2000, 167).