книги / Текст и перевод в зеркале современных философских парадигм

данный текст постмодернистским, поскольку для постмодернистского искусства такая структура является типичной, оно, как отмечает И. Ильин, «просто не может существовать без авторского комментария» [Ильин 2001,212].

Другими словами, перед нами перевод и его объяснение, перед нами и анализ самого авторского текста (причем, анализ, который можно назвать деконструктивистским - с поисками этимологических и других «следов», с попытками разбудить «спящие смыслы» оригинала). Перед нами В. Руднев как переводчик и как теоретик собственного творчества (в данном случае переводческого). Соответственно, текст Руднева нельзя разделить на тра­ диционные составляющие - предисловие, основной текст и комментарии. В данном случае это единый текст, и именно так его надо воспринимать, нельзя рассматривать перевод как текст автономный. Кстати, писать преди­ словия и объяснения к своим переводам - это старая, уходящая в глубокую древность традиция переводчиков. Так поступали еще Цицерон и Иероним, Лютер и Драйден. Хотя, как мы помним, и корни постмодернизма уходят в ту же древность. Таким образом, можно считать, что перевод Руднева - это «постмодернизм в переводе». Именно этот перевод и стал предметом обсу­ ждения в статье немецкой переводчицы Э. М аркш тайн «П остм одернистская концепция перевода (с вопросительным знаком или без него)».

Все исследователи постмодернизма отмечают необыкновенную ем­ кость этого понятия: это и образ жизни, это и умонастроение, и философия, и художественный метод. Мы хотели бы добавить - это и метод перевода71. Суть постмодернистской (деконструкгивистской) концепции перевода была изложена в предыдущей главе. Ниже мы представим более подробно понимание феномена перевода с позиций деконструктивизма, проиллю­ стрировав это примером из переводов трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».

7.3. Деконструктивизм и перевод: «оптимистическая трагедия»

Бели согласиться с утверждением о трагизме отношений оригинала и перевода как общем признаке этих отношений, тогда мы будем должны сказать, что, с точки зрения деконструктивистов, эта трагедия «оптимистическая». Оптимизм заключается в том, что снимаются требования верности перевода оригиналу, а значит, снимается и основная проблема - проблема персводимости. Как мы уже писали в предыдущей главе, деконструктивисты вслед за автором «задачи переводчика» меняю т направление в отношении оригинал/перевод, считая что именно перевод и есть способ существования оригинала (dethronig of die source text). Перевод

7,B этом смысле набоковский перевод пушкинского романа также можно считать постмодернистским, в нем присутствуют те же составляющие - обоснование перевода, перевод и знаменитый «Комментарий», значительно превосходящий по объему пушкинский текст.

-Надеюсь, мой промысел, господин, душеспасителен: чиню подошвы

душ людских.

-Так в чем же промысел, мошенник, жалкий шут?

-Молю тебя, владыка, из себя не выходи, а выходи, пожалуй, прогуляться - вот тут как раз тебе я пригожусь.

-Т ы -м не? На что ты годен, пустомеля?

-Могу тебе обувьзалатать.

-Так ты сапожник?

-Верно, господин - все, что нажил я - только шилом Конечно, далеко мне до того торговца, что знай, улаживал сталь важные дела по части женских ножек, и все же - шила в мешке не утаишь - я лекарь одряхлевших башмаков: когда их жизнь в опасности - являюсь я - целитель, и глядь, уж е целехоньки они. Без моего ремесла вы все бы стали босяками.

(А. Величанский)

В приведенном отрывке основным источником семантической неопре­ деленности является английское слово «soles» (sole - подошва, след). Но начинается неопределенность с имени персонажа, названного автором cobbler. Английское слово «cobbler», согласно толковым словарям, означа­ ет «а mender of shoes; a clumsy workman», т.е. тот, иго ремонтирует (но не шьет!) обувь, не очень ловкий рабочий. Именно это профессиональное ка­ чество и подчеркивает сам герой в своей первой реплике: «Truly, sir, in respect o f a fine work man, I am but, as you would say, a cobbler». В данных словах героя звучит своего рода самоуничижительная интонация. Вся фра­ за, ее структура с вводными словами и оборотами готовит к ироническому восприятию последнего слова - a cobbler. Такое «самоопределение» героя и породило соответствующие русскоязычные варианты: «Правду сказать, против каждого хорошего ремесленника я кропач» (Н.Карамзин); «По правде, в сравнении с тонким ремесленником, я занимаюсь только, так ска­ зать, починкой» (А.Фет); «По правде говоря, сударь, перед хорошим ремесленником, я, с вашего позволения, только починщик» (М. Зенкевич); «Сказать по правде, в сравненье с мастерами, господин, я неуклюж и вправду, как сапожник» (А. Величанский). Как мы видим, иронический от­ тенок реплики героя сохранен во всех вариантах. Это значит, что во всех переводах реализовано значение «а clumsy workman», но принадлежность к «сапожному делу» никак не звучит. Только Величанский пытается учесть двойную семантику английского слова, синтезируя сему «неуклюжесть» и негативно окрашенное русское сравнение «как сапожник».

Услышав такой уклончивый ответ («а cobbler»), трибун Марулл требу­ ет более точной информации о ремесле данного персонажа: «But what trade

УКарамзин: кропан - поправлять худое - если поссоришься, так я все еще тебя исправить могу - говорю о башмаках твоих - совершенный ле­ карь для ветхих башмаков.

УФета: занимаюсь починкой - исправлять худые следы - а если что и надорвется, то я у тебя зачиню - произвесть починку у тебя - врач ста­

рых башмаков.

УЗенкевича: только починщик - заламываю чужие грехи - если у вас что-нибудь разойдется, я вам залатаюлекарь старой обуви.

УВеличанского: неуклюж и вправду, как сапожник - мой промысел, господин, душеспасителен: чиню подошвы душ людских - выходи, пожа­ луй, прогуляться - вот тут как раз тебе я пригожусь - лекарь одряхлевших башмаков.

Итак, что мы видим? У Карамзина, Фета и Зенкевича плохо прослежи­ вается логика развития данного ряда: нет того семантического «нарастания», которое мы есть в оригинале. Например, карамзинский «кропач» уточняется фразой «поправлять худое». Возникает вопрос, как они связаны между собой. Старинное русское слово «кропать» означает, со­ гласно В. Далю, «работать копотно и дурно, не умеючи, кой-как», что передает вторую семантическую составляющую английского слова, но «по­ правлять худое» никак не является развитием и толкованием понятия «кропач». Русское слово «худое» весьма многозначно: худой - 1) «нелад­ ный, негодный, дурной, плохой, нехороший; в чем или в ком недостатки, пороки, порча»; 2) «изношенный, ветхий, дырявый». И как же «кропач» мо­ жет все это исправить?! И уж совсем странным звучит продолжение ряда - исправить могу (в случае ссоры).

Фет, будучи сторонником буквализма в переводе, действительно ста­ рается сделать «word-for-word» перевод. Поэтому в первом случае он реализует сему «починки», оставляя за пределами текста второе значение слова «cobbler» (починкой можно заниматься «умеючи», и делать это от­ нюдь нс грубо, не топорно). Что касается слова «soles», то Фет - единственный из четырех переводчиков, кто дает в этом случае точное сло­ варное соответствие - «следы». Но проблема в том, что русское слово «следы» имеет богатую семантику: след - 1) «отпечаток чего-нибудь на ка­ кой-нибудь поверхности, а также полоса, оставшаяся после движения чегонибудь»; 2) «остаток или сохраняющийся признак чего-нибудь»; 3) «ниж­ няя часть ступни, подошва ноги» (разг.). А если еще учесть, с одной стороны, ассоциативный ряд глагола «наследить» с выраженной негатив­ ной окраской, а с другой - ассоциации, связанные с выражением «оставить след», то референциальное значение растворяется во всех этих коннотаци­ ях, усиленных определением «худой», которое также далеко не однозначно. Таким образом, фетовское выражение «исправлять худые сле­ ды» порождает еще большую семантическую неопределенность, чем оригинальное выражение. А чего стоят с точки зрения толкования следую­

щие выражения «у тебя зачиню» и «могу произвесть починку у тебя»! В це­ лом фетовский буквализм оказывается не менее многосмысленным, чем любая свободная интерпретация.

Вариант Зенкевича в какой-то мере близок к фетовскому: тоже реали­ зуется сема «починки» (хотя слово «починщик» не такое нейтральное, как выражение «заниматься починкой», в нем есть определенная доля иронии), «чужие грехи» ведут нас в область еще более далекую от ремонта обуви, чем фетовские «следы». Слово «грех» в русской культуре с ее нравствен­ ным императивом, с любовью к моральным суждениям является одним из ключевых и не вызывает ассоциаций с какими-нибудь «неполадками», «физической неисправностью» и пр. Это слово неразрывно связано с мо­ рально-этической областью в нашем смысловом универсуме. Так оно определяется и в словарях: грех —1) «нарушение религиозно-нравственных предписаний»; 2) «предосудительный поступок, ошибка, недостаток». В результате выражение «залатываю чужие грехи» вызывает в памяти «за­ маливаю чужие грехи», «отпускаю грехи», что и делает этот персонаж (как показал опрос) кем-то вроде священника.

Как уже говорилось, наиболее интересным с точки зрения интерпрета­ ции и развития семантики слова является перевод А. Величанского. У него мы видим попытку сделать практически невозможное - актуализировать в переводе все «двусмысленности» оригинала. Так появляется выражение, не совсем обычное для нас «неуклюж как сапожник» (мы привыкли к другим сравнениям с сапожником, хотя слово «сапожник» может означать того, кто что-то испортил, неправильно сделал). Особенно любопытным пред­ ставляется вторая реплика - «мой промысел душеспасителен: чиню подошвы душ людских». Что это за необычная стилистическая фигура «подошвы душ людских» - оксюморон или катахреза? Катахрезой считает­ ся «такое сочетание либо двух метафор, либо одной метафоры со словом в прямом употреблении, когда прямые смыслы этих слов вступают в проти­ воречие друг с другом» [Н икитина, В асильева 1996, 84]. Здесь метафорой, образующей катахрезу, является слово «подошвы». В оксюмо­ роне же, как отмечает HJ3. Павлович, «противоречие ощущается, а затем разрешается. Если оно не ощущается, то это не оксюморон, а если нс раз­ решается, то - это бессмыслица» [Цит. по: Никитина, Васильева 1996,98]. В данном случае, благодаря сочетанию «несочетаемых» слов «подошвы» и «души», противоречие чего-то земного, материального, основательно­ устойчивого, заключенного в слове «подошва», и чего-то бестелесного, не­ материального, что несет в себе слово «душа», бесспорно, ощущается, но разрешается ли? Как показал проведенный нами опрос, именно слово «подошва» влияет на понимание всего выражения в целом. Вот некоторые из полученных интерпретаций: «что-то низменное в человеке»; «что-то главное в человеке, что ‘‘прогнило”» «усталые (износившиеся) души, кото­ рым нужно помочь снова обрести силы», «души-странницы, где подошвы - это символ их движения». Некоторые из опрошенных говорили о непонят-