книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

ния цели постановления. Опрос работников аппарата глав­ ков и трестов позволил узнать мнение о результативности и реальности мер, предусмотренных в постановлении [87]. Из табл. 26 и 27 видно, что оптимистов среди опрошенных было 18—38%, пессимистов — 50—60, не имеющих точки зрения — 12—20%. Причем по всем вопросам, касающимся основных показателей производства (его производительно­ сти, качества работ, хозрасчетной основы), доля пессими­ стов была стабильной, менялось лишь соотношение опти­ мистов и тех, кто не ответил на вопрос. Иной оказалась структура мнения о реальности мер, намеченных постанов­ лением. Оценки разных мер резко различались: в успех пе­ репрофилирования и передачи “незавершенки” другим ор­ ганизациям верили 12—18%; в успех штрафных санкций, напротив, верили 3/4 опрошенных; в реальность перехода на новую систему расчетов — 50—60%. Но лишь 23% опро­ шенных верили в реальность строительства “под ключ”; то­ гда как 58% — нет. А ведь это было главной целью, ради которой принималось постановление № 809. В то, что уда­ стся наложить санкции и изменить систему расчетов, люди еще верили, но в результативность этих мер верили слабо. Едва ли нужно доказывать, что мнение опрошенных сказы­ валось на тех реальных действиях, которые они осуществ­ ляли на занимаемых ими должностях.

Таковы некоторые социальные итоги горбачевского эта­ па экономических реформ в СССР в 80-е годы.

Если с учетом описанных данных вернуться к тем вопро­ сам, которые были поставлены в начале данного раздела, то можно сделать следующие выводы.

1. Те способы реформирования, которые использовались ЦК КПСС и советким государством в конце 80-х годов (пе­ ревод предприятий на полный хозрасчет, внедрение новых форм хозяйствования и др.), не приводили и не могли при­ вести к качественным изменениям экономических отноше­ ний, к появлению новых стимулов к труду, повышению его эффективности. Реформы были даже не поверхностными, а просто фиктивными.

2.К радикальным переменам управления экономикой со­ ветские руководители не были готовы, ибо пытались осу­ ществить реформирование, не выходя за рамки советской экономики, т. е. сохраняя “командные высоты” в руках пар­ тии и государства.

3.Население страны понимало фиктивность проводимых реформ и не верило в их полезность.

4.Вместе с тем если принять, что советская экономика нуждалась в радикальных реформах, в переводе ее на ры­ ночный путь, то к такому развитию событий не были гото­ вы ни аппарат управления, ни трудящиеся.

Итем не менее такое развитие было “запущено”. Далее

яостановлюсь на некоторых особенностях рыночных пе­ ремен.

Но прямое назначение иллюзий было другим: они соста­ вляли опору власти партократии. Иллюзии были тем бази­ сом, на котором держалась эта власть. В основе базиса вла­ сти лежали мифы, которые сформировали и далее поддер­ живали иллюзорное массовое сознание. Чтобы лучше ощу­ тить то идейное раскрепощение, которое началось в России

вконце 80-х — начале 90-х годов, надо вспомнить некото­ рые из мифов советского социализма.

1.Миф о социальной структуре общества, состоящего из двух дружественных классов — рабочих и колхозного крестьянства, а также “прослойки” — интеллигенции. В

официальной концепции советского общества центральным звеном была идея создания в СССР “новых классов”: осо­ бого, отличного от других стран рабочего класса, особого крестьянства и особой интеллигенции. Суть идеи состояла

втом, что это классы “нового типа”, отличающиеся особы­ ми качествами и особыми, дружескими отношениями меж­ ду собой [1]. Роли каждого класса в этой дружной семье сограждан были четко расписаны. Рабочий класс — геге­ мон, движущая сила общества, главный строитель комму­ низма. Колхозное крестьянство — его верный и надежный союзник. Интеллигенция — “прослойка”. Будучи “плоть от

плоти” народа, она трактовалась как вышедшая из народа и существующая для него.

Согласно официальной идеологии взаимоотношения ме­ жду группами советского общества носили бесконфликтный характер: антагонистических противоречий нет, есть неан­ тагонистические и потому легкоразрешимые. Декларирова­ лось, что эти отношения базируются на трех китах: на по­ бедившей в стране общественной собственности на средст­ ва производства; на объективно совпадающих единых инте­ ресах всех групп общества; на общих чертах новой социаль­ ной системы: морально-политическом единстве советского народа, советском патриотизме и дружбе народов [1].

Утопичность этой концепции была ясна и до перестрой­ ки [2; 3], хотя писать об этом запрещалось. Перестройка выявила иллюзорность этой быстро развалившейся кон­ цепции.

Во-первых, выявилась иллюзорность концепции особой роли и особого положения в нашей стране рабочего клас­ са. Начавшиеся «перестроечные волны забастовок показали, что этот класс не только не является гегемоном общества, но, напротив, полностью задавлен возвышающейся над ним и паразитирующей на нем многоэтажной ведомственно­ партийной пирамидой. Стало очевидно, что рабочий класс

полностью подчинен и нещадно эксплуатируется номенкла­ турой. Весь период перестройки пронизан отчаянной эко­ номической и политической борьбой рабочего класса за свои права, за нормальные условия труда и жизни. На съездах народных депутатов, на профсоюзнах форумах, в прессе появился долго скрываемый материал, показываю­ щий тяжелое положение шахтеров, транспортников, метал­ лургов, строителей, химиков, рабочих совхозов, пищевиков, всех других отрядов рабочего класса. Все это накаплива­ лось многие десятилетия, не находя выхода и порождая от­ рицательные эмоции, которые копились с первых дней ре­ волюции 1917 г.

Во-вторых, стала очевидной иллюзорность трактовки со­ ветского крестьянства как “союзника рабочего класса”, хо­ зяина земли, переданной ему во владение в 1917 г. Лидеры советского крестьянства, руководители колхозов и совхо­ зов, всегда понимали, что для власти они — “второсорт­ ные”. И хотя облик деревни за годы советской власти из­ менился, традиционные социальные проблемы деревни так

иостались нерешенными. Сближения ее с городом по ком­ плексу социально-экономических условий труда и жизни не произошло.

В-третьих, рухнула каноническая концепция советской интеллигенции как активной социальной силы, работающей на укрепление союза рабочих и крестьян. Общепризнанным фактом стало то, что было известно каждому, но стара­ тельно замалчивалось: положение интеллигенции такое же бесправное и нищее, как и двух других классов. Все усилия

ивесь интеллектуальный потенциал интеллигенции уходи­ ли на борьбу с могучей административно-командной систе­ мой. Интеллект безвозмездно присваивался и безграмотно использовался правящим классом. Все послереволюцион­ ные десятилетия интеллигенция была “под подозрением”. Формы борьбы с нею были разные: в первые годы револю­ ции — высылка за рубеж, далее сплошная цепь массовых репрессий, в 40—50-е годы — кампании по идеологическо­ му уничтожению больших отрядов ученых и деятелей ис­ кусства. Конечный результат — деморализация интеллиген­ ции как социального слоя общества: запуганность, пассив­ ность, отказ от активных действий, приватизация образа жизни, ориентация на частые заграничные командировки, наконец, эмиграция.

Что же касается дружбы, сплочения и социального ра­ венства, то сегодняшняя конфронтация рабочих, крестьян

иинтеллигенции показала: противоречия существовали все гда, но тщательно скрывались. Корень конфронтации —

всеобщее недовольство всех классов теми условиями, в ко­ торых они жили и работали. Отсюда — недоверие к другим социальным группам, зависимость, подозрения, нежелание и неумение входить в положение других групп, непонима­ ние трудностей и проблем других слоев общества. Сегодня все это выплескивается наружу.

2. Миф о диктатуре пролетариата как могильщика ка­ питализма и строителя коммунизма, об особой роли рабо­ чих в СССР. Прежде всего сама власть (диктатура) проле­ тариата в стране была мифом. Составляя меньшинство на­ селения страны, пролетариат России, как и все население, не имел того уровня экономической зрелости, гражданско­ го самосознания и общей культуры, который требовался для того, чтобы проводить собственную политическую ли­ нию, отличную от линии ЦК КПСС, аппарата власти. Более того, вследствие низкой культуры рабочие не были в состо­ янии даже разобраться в истинном смысле большевистских лозунгов. Не поняли они и того, что лозунги “гегемонии пролетариата” и “диктатуры пролетариата” использовались

вкачестве ширмы для прикрытия власти аппаратчиков, партократии.

Сказанное не означает, что рабочие России вообще не участвовали в преобразованиях. Но за всю историю СССР

никогда, ни на одну минуту они не были самостоятельной политической силой. Однако миф о гегемонии рабочего класса оказался очень удобным для правящего класса. С одной стороны, этот миф усыплял бдительность населения

вотношении власти. С другой стороны, с его помощью пра­ вящий класс, получив доступ к национальному богатству, стал классом скрытых собственников.

Ивсе это существовало бы по сей день, если бы не эко­ номика. Исчерпав унаследованное от дореволюционной России, не научившись эффективно хозяйствовать, правя­ щий класс был вынужден принять курс на перестройку, ко­

торая явилась началом демифологизации российского об­ щества, включая и миф о диктатуре пролетариата.

3. Миф о возможности достижения социальной одно­ родности, т. е. общества без классов. В марксизме бес­ классовое общество мыслилось как общество без эксплуа­ тирующих классов. Но никак не без классов вообще — тех социальных групп, которые занимают разные места в про­ изводстве и управлении им. Ни социализм, ни коммунизм не мыслились создателями теории “научного социализма” как общество безвластных “винтиков”, подчиняющихся уз­ кой группе политических лидеров, концентрирующих в сво­

их руках всю полноту власти. Напротив, в марксизме нема­ лое место занимало представление о самоуправляющихся коммунах, о необходимости учета исторически сложивше­ гося у населения чувства собственника. Однако эти поло­ жения марксизма перекрывались идеологией социальной однородности, выравнивания социального положения всех социальных групп. Выравнивание и однородность — это были те социальные ориентиры, которые, по трактовке Сталина, соответствовали коммунистическому лозунгу ра­ венства.

4.Миф о социальном равенстве. Сталин взял на воору­ жение лозунг социального равенства, любимый утопистами

икоммунистами всех времен. Утопичность лозунга он уси­ лил его примитивной трактовкой. У К. Маркса с понятием “равенство” ассоциировалось равенство шансов, начальных условий, гражданских прав разных групп, вступающих в социальную жизнь. В таком понимании равенство должно было развивать политическую и иную социальную актив­ ность миллионов. В новой же трактовке оно касалось лишь обеспечения необходимыми материальными благами и вполне допускало равенство бесправия. В таком виде оно потенциально содержало в себе тормоз социального и эко­ номического развития.

5.Миф о коммунистическом отношении к труду, кото­ рый становится первой жизненной потребностью совет­ ских людей. Во всех официальных документах провозгла­ шалось: эта потребность возникает потому, что люди в

СССР работают “на себя, на свое общество, на свой народ”. За этим лозунгом стояла вполне определенная цель: выра­ ботать у населения общественную, социалистическую моти­ вацию к труду без наличия к тому реальных экономических оснований. В некоторой степени Сталину удалось достичь этой цели.

По мнению авторов [4], «в официальной идеологии со­ ветского общества труд был одним из безусловных приори­ тетов и имел своего рода священный, сакральный смысл. Согласно известной сталинской формуле, “труд в СССР

есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства”. В нормативных текстах декларировалась “всеобщность труда” в СССР, т.е. обязательность трудовой деятельности для ка­ ждого трудоспособного члена общества, недопустимость неучастия в труде и извлечения нетрудовых доходов. В официальной социалистической идеологии ведущими про­ возглашались ценности бескорыстного и активного отно­

шения к труду — работа ради самого процесса и непосред­ ственного результата труда, труд “без расчета на вознагра­ ждение” (В.И. Ленин ), “труд ради общественной пользы”». Но сформированная в годы первых пятилеток трудовая мо­ тивация, которая в немалой мере базировалась на этой идеологии, не выдержала испытание временем.

Наряду с идеологическими в массовое сознание было внедрено множество социально-экономических мифов. Главными здесь были мифы об экономической системе

СССР: об общенародной собственности, о преимуществах государственной собственности над всеми ее другими вида­ ми, о преимуществах колхозного строя, о непосредственно общественном характере труда, об общественном самоуп­ равлении. К этим мифам примыкали мифы о положении и правах трудящихся в СССР. Наконец, важными были и ми­ фы о капитализме, например об обнищании трудящихся в “странах капитала”. Хотя постепенно содержание всех этих мифов блекло (поскольку информированность населения страны о жизни “капиталистического окружения” постоян­ но возрастала), но даже в конце 80-х годов, на пятом году перестройки, эти мифы еще имели силу в обществе, зани­ мали центральное место в системе образования, в средних и высших учебных заведениях (см., например [5]).

Обилие мифов, внедрявшихся мощной идеологической машиной, интенсивная обработка сознания населения — все это привело к тому, что массовое сознание населения России к началу перестройки оказалось очень далеким от реальности. Бесспорный исторический вклад перестройки

— это введение “гласности”. В течение пяти-шести лет пе­ рестройки общество узнало о себе больше, чем за все пре­ дыдущие десятилетия. Перестройка запустила мощный процесс “демифологизации” — освобождения людей от ми­ фов и иллюзий социализма, осознания реальной ситуации в стране, реальных условий жизни, реальных возможностей и перспектив каждой семьи, каждого человека.

Огромный вклад в процесс демифологизации, естествен­ но, внесла пресса. Если сейчас просмотреть один только журнал второй половины 80-х годов — “Огонек”, то легко можно убедиться: в журнале были впервые подняты, открыты читателю десятки новых проблем, о которых пред­ шествующие десятилетия нельзя было даже думать (см., на­ пример [6]). Аналогичную линию вели и другие литератур­ ные и общественно-политические журналы. Естественно, что все это способствовало раскрепощению массового соз­ нания.

Выразительным показателем этого процесса было появ­ ление в СССР службы общественного мнения. Революция здесь состояла не только в создании этой службы как та­ ковой, но главное — в открытии (с ее помощью) новой те­ матики. В практику опросов вошли такие ранее запретные темы, как отношение населения к власти, национальные конфликты, забастовки, отношение к войне в Афганистане и другие, обсуждать которые еще несколько лет назад бы­ ло невозможно [7].

Однако главный стимул перестроечных процессов несла

всебе экономика.

§26. Первые кооперативы — "процесс пошел",

но еще "по Горбачеву"

В 1987 г. на XXVII съезде КПСС, на январском и июньском Пленумах ЦК КПСС [8] были предприняты немалые усилия, сделаны серьезные попытки направить страну на развитие негосударственных форм хозяйствования, в первую очередь кооперативов. Были приняты постановления Совета Мини­ стров СССР “О создании кооперативов общественного пи­ тания”, “О создании кооперативов по производству товаров народного потребления” и др. По состоянию на 1 января 1988 г., в стране уже были созданы 13 591 кооператив, в ко­ торых работали 150 тыс. человек. После принятия закона “О кооперации в СССР”, отмены критиковавшихся Горбаче­ вым на январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС препятствий на пути кооперативов, в первую очередь губительного нало­ гообложения [8], развитие кооперативов резко пошло вверх. Только за первое полугодие 1988 г. число действую­ щих кооперативов выросло в 2,4 раза, достигнув 32,6 тыс. (зарегистрировано же было 54,8 тыс.). Численность работа ников составила 458,7 тыс. человек. За полугодие было вы­ пущено продукции более чем на 1 млрд, руб., или в 3,2 раза больше, чем за весь 1987 г. [9].

На этом фоне в рамках описанного выше исследования [87] изучалось отношение строителей к кооперативам. Это отношение мы рассматривали как показатель перспективно­ сти (или неперспективности) не только кооперативов, но и экономических реформ в целом.

Исследование, проведенное в 1987 г. в Иркутске, подтвер­ ждало общую тенденцию. Если в 1987 г. в этих кооперати­ вах работали 535 человек, то в 1990 г. численность работни­ ков в них выросла в 33 раза и составила 17 814 человека (без совместителей). Этот рост происходил за счет сокращения