272_p2098_D19_10483

стный характер, в связи с чем в литературе представлен, именно прогнозный анализ данных процессов. Это обуслов- лено, на наш взгляд, во-первых, локализацией солидарности на примордиальном уровне, являющемся, началом и фи- нишной точкой реализации консолидационных процессов, а во-вторых, трудной предсказуемостью направления развития российского общества. Так или иначе, солидарность, как и остальные виды общественных отношений российского со- циума, остается объектом прогнозных спекуляций, в жанре рассуждений скорее «о должном», нежели «о сущем».

По мнению В. К. Левашова, в идеале любые социальные реформы, которые начинает государство и на которые со- глашается общество, имеют своей политической целью изме- нение, переустройство общественных условий, институтов и отношений с целью улучшения качества жизни граждан. Смягчение нравов путем солидаризации и социализации интересов большинства с помощью возможностей этики и практической политики – вот, по Левашову, гуманистиче- ский смысл и цель усилий любого государства в области об- щественного прогресса. Посильна ли задача консолидации в современной России? Ученый считает, что важно отдавать себе отчет, что в нынешнем российском обществе имеют ме-

сто «элементы классово-антагонистической структуры,

основанной на фундаментальных социальных противоречиях в вопросах собственности и распределения доходов, но в то же время есть ядро общих интересов граждан, выражающих по- литическую волю к жизнедеятельности в достойных человека условиях»280. Перспектива консолидации общества в России представляется исследователю реальной – на основании уже того факта, что люди должны стремиться к определенным достойным условиям жизни, и, по всей видимости, должны артикулировать это стремление в некоем политическом наме- рении, к которому власть должна отнестись со всем внимани- ем.

Красин полагает, что в распоряжении политических элит имеются чрезвычайно эффективные инструменты ма-

280 Левашов В. К. Морально-политическая консолидация российского обще- ства в условиях неолиберальных трансформаций // Социол. исслед. 2004.

№ 7. С. 33.

181

нипулирования людьми, что, по его мнению, ставит под во- прос возможность самостоятельного участия граждан в поли- тическом процессе, свободного выбора ими своих решений и линии поведения. «Под влиянием происходящих перемен разрушаются устои общественной солидарности, общество все больше фрагментируется и атомизируется, его способ- ность влиять на государственную политику, в которой уси- ливаются корпоративные и авторитарные тенденции, пада- ет. Сквозь демократический декор отчетливо просматрива- ются контуры корпоративно-автократического правления. …Либеральному принципу частной инициативы и предпри- имчивости необходим противовес – коммунитарный принцип общего блага, социальной справедливости и общественной солидарности»281. Красин излагает в современных социаль- но-научных терминах концепцию Бердяева, в части его кри- тики западного коллективизма, ведущего к отчужденному сознанию, и апологетики противопоставляемого ему прин- ципа «коммюнотарности», правда, обходясь без идеи едине- ния в «Теле Церкви». С другой стороны, идеи общего блага и справедливости также являются до известной степени трансцендентными конструктами, находящим мало корре- лятов в реальности. Именно эти принципы могут, согласно ученому, стать ферментами воссоздания полноценной соци- альной солидарности в российском обществе.

Н. Н. Зарубина видит будущность социальной солидар- ности в российском обществе, основанной на «устойчивой срединной культуре» предпринимательского класса России, в рамках которой происходит снятие антиномичных ценно- стных ориентаций, антагонистичных стереотипов и норм по- ведения, экстремальных форм социальной деятельности. На уровне срединной культуры неприемлемы авантюризм, ги- пертрофированная достижительность, неразборчивость в средствах, демонстративная роскошь, равно как и полная пассивность, праздность, а также принятие нищеты как не- избежности. «Мелкое и среднее предпринимательство, – го- ворит Зарубина, – обычно как раз и исповедует эти принци- пы, составляя и костяк среднего класса, и важный компо-

281 Красин Ю. А. Метаморфозы демократии в изменяющемся мире // Полит.

исслед. 2006. № 4. С. 136.

182

нент социальной базы срединной культуры. О важности ус- тойчивой срединной культуры для развития предпринима- тельства рыночного и инновационного типа свидетельствует опыт Японии, где приверженность традиционным ценностям долга и ответственности, нормам поведения, основанным на глубоком чувстве иерархии, коллективизму, проникнутому равенством и солидарностью, самобытному образу и стилю жизни способствовала формированию органичного модерни- зационного синтеза»282. Таким образом, главная надежда на интеграцию российского общества связывается ученым почти исключительно с классом предпринимателей, которые должны проникнуться в будущем чувством долга и ответст- венностью, решительно отказаться от показного потребле- ния, короче, войти в некое состояние «умеренности», каковое

ираспространит затем свое конструктивное влияние на весь остальной социум, консолидируя его, по всей видимости, в рамках именно предпринимательских ценностей.

По мнению Д. Н. Замятина, социальная консолидация общества в России возможна в качестве реализации некоего «Общего Дела» (по терминологии известного русского фило- софа Н. Федорова), к которому исследователь относит, кстати говоря, и «Проект Путина». Несмотря на обилие политиче- ских и экономических зигзагов, за десятилетие, минувшее с момента принятия Конституции РФ, произошло, считает Замятин, накопление, наращивание идеологических ресур- сов «общего пользования». Российское общество стало ассо- циировать власть в целом со спокойствием и стабильностью. Подобного рода спокойствие – это образное выражение вез- десущести и справедливости власти. «Народ воистину, в ге- гелевском смысле, заслужил и выстрадал эту власть. Замечу, правда, что сама власть, моделируя политические ситуации думских и президентских выборов, не очень-то надеялась вжиться в данный образ, да и не сильно того жаждала. Суть

втом, что сложившееся взаимное позиционирование власти

инарода асимметрично: народ хочет эту власть, а ей не так уж и нужен такой народ»283. В данной ситуации ключевыми

282Зарубина Н. Н. Без протестантской этики: проблема социокультурной легитимизации предпринимательства в модернизирующихся обществах // Вопр. философии. 2001. № 10. С. 56.

283Замятин Д. Н. В преддверии аншлага // Полит. исслед. 2004. № 1. С. 34.

183

акторами и субъектами консолидации общества выступят, по мнению Замятина, политики, использующие образы, симво- лы и знаки из общей идеологической «копилки» российского общества, относящиеся к ресурсам его идеологической соли- дарности. Солидарность российского общества зависит от доброй политической воли облеченных властью людей, в случае, если они начнут в полной мере использовать эле- мент консолидации, относящийся к символическим систе- мам, несмотря на то, что особых мотиваций для этого у них нет, если, конечно, разразившийся мировой финансово- экономический кризис не принудит правящую группу пере- смотреть свою политику в отношении проблем социальной интеграции российского общества.

А. А. Галкин и Ю. А. Красин в своей совместной работе вообще рассматривают вероятность достижения солидарно- сти как результат формирования в российском обществе «но- вого деспотизма», представляющего собой «изощренно- рафинированные» формы манипулирования обществом с помощью современных технологий коммуникаций, массовой культуры, политического процесса. В отличие от тоталитар- ных и тиранических режимов «новый деспотизм» не прибе- гает к открытому насилию, подавлению прав личности, уп- разднению демократических институтов. «Конструкция ли- беральной демократии сохраняется, но ее содержание – функции гражданского волеизъявления – выхолащивает- ся»284. По мнению Б. И. Зеленко, новые технологии фактиче- ски ориентированы на дробление общества, в результате че- го традиционные формы социально-классовой и этно- национальной солидарности должны распасться; электрон- ные средства коммуникации создают новые формы общения, минуя посредничество социальных и политических образо- ваний; появляются признаки формирования более гибких видов солидарности с преобладанием духовных и нравствен- ных интересов, которые почти не имеют выходов в сферу по- литической практики. В результате все более обнаруживает- ся относительность не только общественных структур, кото- рые ранее казались устойчивыми, но и понятий, ценностей, которыми люди руководствуются в своем поведении. «Диф-

284 Галкин А. А., Красин Ю. А. Россия: quo vadis? М., 2003. С. 133.

184

ференциация интересов фрагментирует гражданское обще- ство, препятствуя достижению той степени согласия, которая необходима для демократического управления им»285.

Получается, согласно указанным подходам, что россий- ская власть, парадоксальным образом, не особо заинтересо- вана в консолидации российского социума. Ей необходимо фрагментированное общество, выступающее легким объек- том манипуляций, в том числе – с помощью новейших элек- тронных средств коммуникации. Остается ответить на во- прос – манипуляций с какой целью? Ради чего? Неужели ра- ди дальнейшей фрагментации общества? Не ради ли той же консолидации? Вообще, на наш взгляд, данные исследовате- ли несколько переоценивают роль новых технологий массо- вой коммуникации и несколько недооценивают роль прямого насилия в практике взаимоотношений российской власти с её народом. Прямое насилие сейчас всё более принято назы- вать эвфемизмом «использование административного ресур- са». На манипуляцию, пропаганду и PR российские власти не очень-то полагаются, а насилие – никогда не подводило.

Таким образом, судя по проанализированной нами ли- тературе, вероятные направления горизонтальной социаль- ной консолидации российского общества включают в себя: мотивации самого народа к достойной жизни и справедливо- сти, которые должны результироваться в некой политиче- ской инициативе по их достижению, которая, в свою очередь, потребует необходимого уровня солидарности; неожиданное «вразумление» российского предпринимательского класса, который должен осознать всю пагубность своего неумеренно- стяжательского социального поведения, привести свои амби- ции в разумный баланс с нормами здравого смысла, сформи- ровать некую «срединную культуру», опирающуюся на этику производства и потребления, и распространить её на всё об- щество, которое должно на этой основе немедленно консоли- дироваться; инициативу власти, которая должна обратиться к традиционно-историческим ресурсам солидарности россий- ского общества – символам, идеологемам, образам. Исполь- зование этих символических систем позволит апеллировать к

285 Зеленко Б. И. Непростая демократия в России // Вопр. философии. 2004.

№ 7. С. 42–43.

185

архетипическим основаниям российской ментальности и сформировать солидарность российского общества на основа- нии этих глубинных структур массового сознательного и бес- сознательного; формирование «нового деспотизма», который консолидирует общество на силовой, принудительной основе, причем, используя, в основном, новейшие средства массовой коммуникации, то есть, прибегая, преимущественно, к сим- волическому насилию.

3.3.3. Солидарность как адаптационный ресурс

Как известно, далеко не всё «разумное действительно», и не всё «действительное – разумно», история давно уже деза- вуировала эту гегелевскую максиму. Вместе с тем сущест- вующие в обществе институты, как правило, не могли не возникнуть однажды; коль скоро возникает определенная социальная потребность, вслед за ней неизбежно возникает социальный институт эту потребность удовлетворяющий. Ес- ли какого-то института в данном обществе нет, значит, нет и такой потребности.

В чем же заключается главная причина возникновения института социальной солидарности? Таковой, очевидно, вы- ступила потребность в воспроизводстве социальной системы, увеличения её жизненных шансов, короче – повышения её жизнеспособности. Только эта задача является доминирую- щей в функционировании солидарности как института. Со- ответственно, если солидарность в обществе разрушается, если формы консолидации редуцируются до примордиально- го уровня, а вероятные направления солидаризации выгля- дят крайне умозрительными, можно сделать заключение о неком тотальном неблагополучии данной социальной систе- мы или общества. Утрата солидарности есть, утрата общест- вом «воли к жизни», торжество апатии при полном социаль- ном разочаровании и равнодушии. Вспомним Р. Коллинза, согласно которому «обратная сторона солидарности – не кон- фликт, а равнодушие, когда никто никому не нужен».

186

Сами факты солидаризации на уровне первичных групп общества говорят нам о том, что способность к консолидации сохраняется у наших соотечественников, что, как минимум, на горизонте повседневных взаимодействий люди не утрати- ли волю к жизни и стремление сделать эту жизнь, по воз- можности, благополучной и безопасной. Да, это не стратегии консолидации социетального уровня, это адаптационные практики, но именно на них и остается, на наш взгляд, по- следняя надежда относительно шансов социальной солидар- ности в российском обществе. Вместе с тем эти практики час- то сталкиваются с практиками солидаризации по принципу тех кланов и клик, о которых было сказано ранее.

По мнению известного отечественного исследователя О. Н. Яницкого, разрабатывающего концепцию российского общества – как общества риска, одним из структурных ре- зультатов функционирования такого общества является формирование «риск-солидарностей». Солидарность произ- водителей риска может быть определена как общность лю- дей, силовым образом «приватизирующая» национальные природные ресурсы и воспроизводственные структуры обще- ства, включая социальный порядок, в своих эгоистических интересах. Эти риск-солидарности носят агрессивный, экс- проприирующий характер уже хотя бы потому, что их пер- вичный финансовый, социальный, политический и иной ка- питал был создан силовым образом. Нелегитимность и наси- лие здесь – ключевые понятия, потому что подобные солидар- ности, указывает Яницкий, создаются скрыто, при помощи средств принуждения, мобилизуют ресурсы для своего воспро- изводства нелегальными способами и защищаются при помо- щи принуждения, основанного на насилии или его угрозе.

В свою очередь, солидарности жертв риска – общности, по большей части носящие альтруистический характер, со- гласно указанному автору, поскольку защищают здоровье и безопасность не только собственную и своих близких, но не- которой группы или общности и даже общества в целом. Это общности «ответа» на вызов со стороны риск-производителей. Подобные общности, как правило, создаются «снизу», или, как бы мы сказали с учетом сформулированной нами модели консистентной солидарности, на примордиальном уровне,

187

защищают сложившийся социальный порядок, действуют в рамках закона и мобилизуют наличные человеческие ресур- сы для достижения своих целей. Сегодня в России эти соли- дарности, по мнению Яницкого, уже достаточно многочис- ленны, но разрозненны, не имеют массовой поддержки и по- литического представительства. Однако важно, по его мне- нию, что все большее число индивидов и групп склонно идентифицировать себя с «жертвами риска», хотя внешне это может выражаться в иных терминах и самооценках – бедно- сти, бесправности, униженности, заброшенности. Не менее важно, считает ученый, что в российском обществе подспудно идет поиск новых форм коллективности, которые бы обеспе- чили человеку и его близким большую безопасность повсе- дневной жизни. А отсюда уже недалеко и до участия в новых формах социального протеста.

«Для данного общества, – говорит исследователь, – харак- терны негативные солидарности. Негативная солидарность есть противоестественная общность людей. Противоестествен- ная потому, что она основана на вынужденной (в целях самосо- хранения) взаимной поддержке риск-производителей и риск- потребителей, т. е. людей с противоположными интересами и ценностями, равно как и с различным социальным статусом»286.

Другой известный отечественный исследователь, Ю. Г. Волков, полагает, что российское общество сегментиро- вано, а социальная дифференциация привела к формирова- нию «параллельных», партикулярных социальных институ-

тов и поведенческих кодов. «В социальной солидарности россиян, – по словам Волкова, – “семья и друзья” выступают тем символическим капиталом, который консолидирует общество, сплачивает разновекторные социальные устрем- ления и воспринимается как сдерживание перспективы рас- пада общества, открытых гражданских конфликтов и соци- ального хаоса. Как это ни парадоксально, из одобрения рос- сиянами ценностей семьи и дружественного общения про-

сматривается возможность идентификации с большим со-

циумом, нахождения “точки кооперации” между различны- ми социальными группами и слоями, которые разделены со-

286 Яницкий О. Н. Россия как общество риска: методология анализа и кон- туры концепции // Обществ. науки и современность. 2004. № 2. С. 11–12.

188

циально-статусными и ценностно-поведенческими прегра- дами»287, в чем мы совершенно согласны с данным ученым.

По убеждению Волкова, культурно-цивилизационный компонент российской идентичности «возвышается» над социальным, так как, апеллируя к доверию между государ- ством и обществом, люди полагают, что социальная справед- ливость и социальный порядок легитимированы российской культурой, определяются нравственно-духовным богатством человеческих отношений. В социальном самочувствии рос- сияне, по данным исследования Волкова, презентируют и идентичность микросоциума, и базовую, универсальную идентичность, основанную на культурном капитале, симво- лическом знании, исторической памяти. «Минимизация го- сударства и неэффективность советской идентификационной модели привели к росту влияния социальных микроиден- тичностей, но так как большинство респондентов осознает призрачность достижения целей собственными средствами,

то они ориентированы на “воображаемую” социальную со-

лидарность, находят основания в том, что “объединяет” на уровне ментальности»288.

Российская идентичность выявляется, по мнению иссле- дователя, в социокультурном измерении, выборе духовных ценностей, но амбивалентна по отношению к гражданско-

правовому состоянию. «Возможно, в обществе, где отсутст- вуют общие социальные цели и очевиден кризис коллектив- ных ценностей интегративного типа, только такое само- определение представляется наилучшим выходом. Если ис-

ходить из результатов социологических исследований, то видно: россияне осознают пагубность либерализации госу- дарства, социального хаоса, но не могут идентифицировать себя с государством, которое не отвечает идеалу социальной справедливости, и обществом, которое существует “символи- чески”, но на уровне социального взаимодействия сегменти- ровано по социально-статусным, территориальным и этнона-

287Волков Ю. Г. Российская идентичность: особенности формирования и проявления // Социол. исслед. 2006. № 7. C. 15.

288Волков Ю. Г. Российская идентичность: особенности формирования и проявления. C. 18.

189

циональным признакам»289. «Вероятно, российская иден- тичность, как принадлежность к истории, культуре, ци- вилизации, дает наибольшую возможность ощущения кон-

сенсуса, – говорит ученый, – групповые формы идентичности в большей степени носят вынужденный, адаптивный харак- тер, являются “безальтернативным выбором”, и альтерация на уровне группового самоопределения имеет следствием маргинализацию, потерю “ценностного ядра” и отказ от при- вычного образа жизни»290.

Подчеркнем ещё раз ту, созвучную нашему подходу, мысль Волкова, согласно которой солидаризация на первич- ном социальном уровне, в принципе, является своего рода гарантом возможности солидаризации на уровне социеталь- ном. Дело «только» в создании мотиваций такой макросоци- альной консолидации и определении её механизмов, но та- кая задача под силу только «самому макросоциальному» ак- тору – государству, т. е. власти.

По мнению Л. И. Якобсона, интенсивность и качество социальной политики не находятся в однозначной зависимо- сти с открытостью политической конкуренции, прочностью позиций власти, ролью силовых структур, независимостью прессы и т. п. Так, в 1990-е гг. в нашей стране существовал режим с относительно большим, чем сегодня, набором меха- низмов артикуляции интересов и давления населения на власть. Вместе с тем, по общепринятой оценке, социальная политика в тот период была крайне слаба. Объяснение не может свестись лишь к нехватке ресурсов, равно как и к не- достаточному пониманию ситуации реформаторами. При не- сомненной значимости этих обстоятельств ключевую роль, по Якобсону, играл дефицит энергии взаимодействия

внутри групп и между ними. «Речь идет о солидарности:

внутригрупповой, позволяющей консолидированно воспри- нимать и отстаивать групповые интересы, и межгрупповой, выводящей эти интересы за рамки своекорыстия и обеспечи-

289Там же. C. 19.

290Там же. C. 20.

190