книги / Общество, культура, социология

что к базису и надстройке относятся только объектива­ ции средств производства (отношение к ним людей).

Это можно сформулировать еще более обобщенно, если исходить из системы специфически человеческой деятельности. Она имеет две стороны: внешнюю и внут­ реннюю. Внешняя деятельность — это сам труд, который отличается от затрачиваемых животными усилий на до­ бывание и присвоения вещей тем, что он выполняется

не для непосредственной потребности и при помощи

орудий. Орудие не удовлетворяет никаких прямых по­ требностей, но пригодно для изготовления вещей. Этот род внешней деятельности, однако, предполагает и своеобразную внутреннюю мыслительную деятельность: именно потому, что это делается не для непосредствен­ ной потребности, а при использовании орудий, надо за­ ранее мысленно представить и (в некоторой независи­ мости от сиюминутной ситуации) спроектировать как подлежащую изготовлению вещь, так и необходимое для этого действие. Но это предполагает такую нервную деятельность, которая способна действовать и давать соответствующий эффект независимо от данной ситуа­ ции, от непосредственных ощущений; но для этого меж­ ду ощущением и действием должен вклиниться мир целей и знаков, служащих средством мышления. Нако­ нец, оба вида деятельности предполагают наличие сообщества, по отношению к которому они одновремен­ но являются и внешней и внутренней деятельностью: сам труд производится не в одиночку, а коллективно, обусловленным коллективом способом; производство знаков является также не просто средством связи ин­ дивида с внешним миром, а создается в отношениях индивида и коллектива в рамках их деятельности, со­ прикасающейся с внешним миром. Знак рождается потому, что совместная деятельность обусловливает

необходимость информации, коммуникации; мышление является уже их интериоризацией.

Итак, три сферы объективаций представляют орга­ нические связанное единство и проникают друг в друга. То есть — как мы уже на это указывали — отдельные сферы объективаций не отделяются друг от друга жест­ ко, ибо до известной степени каждая из них одновре­ менно представляет другую. Мы производим не только вещественный мир, но и общественные связи, знаки, идеи; и хотя только в переносном смысле, но все же с полным основанием мы можем сказать, что они явля-

ются овеществленными продуктами человеческой дея­ тельности. Аналогично этому о предметах и знаках на­ до сказать, что они одновременно являются и формами поведения; они всегда связаны с определенными фор­ мами деятельности, создаются в качестве их результа­ та и в свою очередь побуждают к деятельности. Нако­ нец, и знаковая форма направлена на предметы и дея­ тельность; знаковую ценность будет иметь и стакан (оз­ начая, одновременно, что он служит для питья и наши действия). Клосковская пишет, например, что когда на­ носится пощечина, то «смыслом» ее является не столь­ ко боль, причиненная ударом, сколько знак того, что кто-то хочет кого-то грубо оскорбить58. Такая же связь действует и в обратном порядке; знак всегда является вещественным явлением (даже мысль имеет веществен­ ное тело в виде звукового состава слов, выражающих мысль) и всегда представляет, опосредует деятельность. Таким образом, мир наших объективаций — расчленен­ ный, но единый, единый, но расчлененный.

На структурную идентичность орудия и знака в марксистской психологии указывал и А. Н. Леонтьев, а в эстетике — Йржеф Сигети: оба понятия означают опосредствование, абстрагирование от деятельности, на­ правленной на удовлетворение моментальной потреб­ ности59. Как между человеком и служащей для удов­ летворения его потребностей вещью вклинивается орудие, служащее для создания вещи, так и между раздра­ жителем и данным на него ответом вклинивается знак, действие «второй сигнальной системы». «Стратагемы» действия в этом смысле, с одной стороны, сами явля­ ются орудием, с другой — знаками, средствами, служа­ щими для организации косвенной человеческой дея­ тельности, выступающей вместо деятельности, направ­ ленной на удовлетворение непосредственных потребно­ стей. Леонтьев поэтому отличает человеческое «дейст­ вие» от простой «деятельности»60.

Система ценностей рода

Для выяснения возможности определения разновид­ ностей ценностей и их классификации необходимо преж­ де всего рассмотреть все те общеизвестные понятия, которые фигурируют в каждой системе ценностей. Та­ ковыми прежде всего являются понятия добра, истины, прекрасного (заметим, что «добро» уже априори имеет двойственный характер: в одинаковой мере оно означа-

ет и нравственное добро, и материальные «блага», в

последнем смысле оно включает в себя и полезность). В некоторых системах фигурируют и другие ценности: наслаждение, счастье, святость; но их мы можем опус­ кать, так как их можно причислить и к другим категори­ ям, в первую очередь к категории нравственного добра.

Рассматривая систему вышеуказанных ценностей, мы в первую очередь замечаем их связь с вышеописан­ ной системой объективаций. «Добро» в смысле «блага»

как это мы сделали при рассмотрении системы объек­ тиваций, будем исходить из внешних и внутренних форм деятельности. Как мы уже говорили, они представляют

программу действия в нем, в то время как во внешней деятельности рассматриваемый в качестве объекта внеш­ ний мир (мир предметов и людей) мы превращаем в объективацию. В дальнейшем этот созданный нами мир мы отражаем во внутренней деятельности и так далее.

Обе формы деятельности производят и объективации и ценности. Внутренняя деятельность производит мыс­

ного добра; в первой мы рассматриваем мир «в себе»,

Система сама по себе кажется замкнутой и закон­ ченной. Но куда мы отнесем ценности эстетического, прекрасного? (Надо заметить, что в дальнейшем мы пользуемся словом «прекрасное» в. таком широко.м по­ нимании, в котором заключены и остальные эстетиче­ ские качества, как, например, безобразное, то есть, по существу, оно идентично эстетическому.) Понятие пре­ красного, взятое в более узком смысле, естественно, является только одним из эстетических качеств.

Вопрос о месте эстетического в системе ценностей является отнюдь не второстепенным, в сущности, это показатель силы каждой системы ценностей, ибо это понятие нужно и для того, чтобы приблизиться к чело­

вырабатывает программу, три помощи которой форми­ рует окружающую среду. В деятельности этой машины имеют место и истина и добро, но здесь не создается функция прекрасного. Человеческая же деятельность неразрывно связана и с прекрасным. Какова же причи­ на того, что то, что для явно рационального мышления представляется почти лишним («чуждым системе»), а для углубленного, тонкого разума является необхо­ димым?

Теории эстетики, ценностей, философские доктрины, которые стремились ответить на этот вопрос, часто от­ водили прекрасному (эстетическому) какую-то опосре­ дующую, обобщающую или просто синтезирующую функцию между истиной и добром. Таким образом представлено эстетическое в философии Канта. В «Кри­ тике чистого разума» Кант занимается вопросом «по­ знания». Он признает объективность внешнего мира (существование «вещи в себе»), но считает, что человек не способен постичь ее. В «Критике практического ра­

что прежде отвергал. В нравственных действиях чело­ век вступает в связь с объективной («в себе») дейст­ вительностью, но в целях достижения своих идеалов он должен отказаться от эгоизма и чувственности. Эти два суждения соотносятся друг с другом как два магдебургских полушария, их противоречие неразрешимо. Решение рождается в «Критике способности суждения», то есть в суждении эстетического характера, где осо-

чал ценности внутренней и внешней деятельности: ис­ точником первой он считал созерцание, источником вто­ рой— сознание; первая в качестве благ создает формы духовных объективаций (науку, искусство, философию, религию), вторая — как форму объективации сообщест­ во (общность добродетели, счастья, брака, веры). Внут­ ри этих двух главных форм деятельности категории ценности расположены в систематическом порядке. На первой ступени основным принципом объективации яв­ ляется всеобщность (тотальность), сюда входит наука (истина) и нравственность (добро); основным принци­ пом второй ступени является особенность (по выраже­ нию Риккерта — идеальный партикуляризм), сюда от­ носится искусство (прекрасное) и общность (счастье)61,

этого момёнта система становится «с ног на голову» и идет по линии искаженной идеалистической иерархии, которая выше всего ставит общность религиозной мис­ тики и святых.

ное— это истина и добро, выраженные в форме и по­ средством формы». Не менее остроумна и мысль Дюма-

прекрасном заключается в том, чтобы добром и исти­ ной объяснить прекрасное»62.

По нашему мнению, опосредствование прекрасным действительно существует и даже одновременно в не­ скольких отношениях. Во-первых, уже потому, что эсте­ тическая деятельность является одновременно и внут­ ренней и внешней и содержит в себе все три фазы: а) в качестве познания она направлена на объективную действительность, стремясь раскрытьее объективные свойства и сущностные связи; б) в то, же время она дает программу, стратегию поведения во внешней дей­ ствительности и в) одновременно является и внешней деятельностью, которая создает чувственную форму объективации. В результате всего этого в искусстве

теория и техника, познание и осуществление не отде­ ляются, как в ценностной системе координат, идущей от истины к пользе и добру. Проследим с этой точки зрения «параллельную биографию» науки и искусства. В науке открытие и разработка какой-либо теории счи­ тается отдельной, дифференцированной деятельностью — скажем, отдельно рассматриваются знания, ведущие к изобретению двигателей внутреннего сгорания, осно­ ванная на них разработка техники автомобильногопроизводства и, наконец, выпуск реально существующе­ го предмета — автомашины; в искусстве же все подоб­ ные моменты являются частью одной и той же деятель­ ности. Тот же самый человек, который открыл новые-

мы, в) эстетически-политическую функцию поведения, аспект добра, г) аспект использования, полезности ве­ щи. Все эти аспекты в неразрывном целом являются частью эстетической деятельности.

Однако было бы неправильным сводить эту специ­ фическую роль эстетического только к опосредствованию, так как в этом случае мы не полностью отразим дейст­ вительность, поскольку опосредствование само по себе создает только связь. Если же мы будем говорить о синтезе, обобщении, то, возможно, этим будет сказано больше, чем следует, особенно, если синтез мы пред­ ставляем себе качественно на более высокой ступени, чем тезис и антитезис. Что касается эстетического, то мы ближе всего подойдем к действительности, если в

координат. (Мы потому не могли начертить его пра­ вильно в вышеописанной схеме, что оно не помещается на плоскости и мы должны воспользоваться вертикаль­ ным измерением.)

Но в чем же сущность этой системы координат? Для ответа мы должны обратиться к мыслям Маркса, вы­ раженным им в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», которые до сих пор дают лучшее решение этого вопроса.

Подведем итог всему, что говорит об этом Маркс в вышеуказанном труде. Общая человеческая деятель­ ность отличается от деятельности всех других живущих на Земле существ в трех отношениях: 1) человек знает

не только свою меру, но познает и признает меры всех других существ; 2) когда человек производит, то он пользуется не только своей мерой, но и всеми мерами, заключающимися в каждом предмете, поэтому свободно обращается с продуктом; 3) использование мер одновре­ менно означает, что человек создает, преобразовывает

Эти три момента создают нераздельную систему связи. Первый момент (познание мер всех видов) — само познание, то есть создание истины. Второй момент (применение мер, превращение объекта в объектива­ цию) — создание добра. Третий момент (созерцание человеком самого себя) — создание прекрасного.

Решающим моментом здесь является тот, который определяет место эстетического, а это есть удвоение и самосозерцание. Это и есть именно то, на что не спо­ собна вышеописанная кибернетическая машина (кото­ рая может познать и сформировать предмет).

Речь идет о сложном, многогранном диалектическом процессе. И о том, что когда человек действует, то он всегда пользуется двумя мерами: предметной и своей; из их соединения создается вторая, очеловеченная природа. К ней, однако, человек относится иначе, чем

кнепреобразованной; он видит в ней не только вещь в собственной мере и не только «вещь для себя», а как

бы свою копию, зеркало. Это именно то, что большей частью упускают из виду в теории отражения: не только наше сознание функционирует как зеркало (это имеет­ ся и в животном сознании), но мы создаем для себя и внешние зеркала и видим в них самих себя. Создаем для себя такой мир, в каждом предмете которого мы узнаем себя. (Бог, создавший мир «по своему образу и подобию», является увеличенной до сверхъестествен­ ности копией этой функции.)

Эта теория Маркса имеет предпосылки: более ран­ ний ее вариант встречается у Гёте, Шиллера, Гегеля, Фейербаха, но у каждого из них она выражена только односторонне, в полуготовой форме. По сравнению с другими у Маркса новым является то, что он соединил это с новой радикальной мыслью: с реальной общест­ венной деятельностью человека, преобразующей мир.

Человек становится субъектом в силу того, что он сам себя может сделать объектом деятельности.

В воззрении Маркса истина, добро, полезное и пре­ красное создают единую систему; и в ней по отношению к составляющим одно измерение истине и добру (по­ лезному) эстетическое располагается в новом, втором измерении.

Важнейшие характерные черты двух измерений в конечном итоге мы можем охарактеризовать следую­ щим образом.

а) В первом измерении (истина — полезное — добро)' отношение субъект — объект есть одноразовое зеркаль­ ное отношение: субъект узнает (отражает) объект, а сформированный в объективацию объект отражает субъект.

б) Во втором измерении (прекрасное) отношение субъект — объект характеризует двойственное и много­ кратное зеркальное отношение: субъект проецирует себя на объект, который отражает субъект и превраща­ ется в объективацию; субъект использует объективацию в качестве зеркала и придает ей ценность не только непосредственно в себе или для себя (истина, или доб­ ро), но и тем, что видит в ней свой знак, или, в общей форме, знак вообще; из этого следует и то, что второе измерение содерокит в себе не только эстетическое.

Здесь проявляется та всеобщая специфика человече­ ского существования, что вещи и за пределами своего непосредственно бытия еще что-то означают (напри­ мер, значением объективации является то, что она пред­ ставляет знак и образ человека, хотя сама и не явля­ ется человеком). Иными словами — человек идентичен своей способности создания знаков, что сопряжено с общей творческо-креативной (генеративной) спо­ собностью (ведь предпосылкой человеческого творчества является то, что модель, знак произведения уже зара­ нее должны быть в сознании). Таким образом в этом измерении мы находим вместе семиотическую, эстети­ ческую и телеологическую способность. В таком же по­ нимании соединяет эстетическое с телеологией и Кант: в целеустремленной деятельности специфическое надо так же подчинять общему, как и в его эстетике.

Мы уже говорили о том, что эстетическое имеет ас­ пект истины, аспект целесообразности, стратагемы, эти­ ки и непосредственную полезность. Теперь добавим к этому обратные стороны вышесказанного: истина, це­ лесообразность, добро, полезность и значимое также имеют свои эстетические качества. (В воззрении Рик-

керта, например, этическое добро направлено в сторону добродетели, истины; счастье — в сторону эстетического: ■счастье также ищет особенное, партикулярное.) Таким образом различные виды ценностей' могут отделяться только в мыслях, как бы в безвоздушном пространстве, в действительности же они взаимосвязаны и существу­ ют друг в друге. Мы не можем прийти к истине, не используя знаков, а использование знаков всегда имеет определенное эстетическое содержание. Мы не можем быть добрыми без того, чтобы не обращать внимания на истину (поэтому основной категорией этики Аристо­ теля является справедливость) и т. д. Относительное отделение ценностей и вместе с тем само развитие их автономии являются результатом исторического процес­ са, что составляет одно из важных направлений науки, исследующей общественную роль культуры.

Иной вопрос, относится ли это измерение знака, це­ ли и прекрасного полностью к сфере ценностей? Чтобы ответить на него, нам нужно вспомнить о диалектике средства и цели. Выше мы *уже говорили о том, что в связи с внешней (производительной) и внутренней (ду­ ховной) деятельностью отношение цели и средства складывается различным образом: в материальном производстве цель отделяется от деятельности только мысленно, в конкретном процессе производства ее пред­ ставляет средство. Однако внутреннюю, духовную дея­ тельность характеризует именно то, что средство и цель отделяются друг от друга. Роль знака (семиотики) заключается в том, что он предоставляет мышлению такое орудие, которое служит уже как бы объектом. (Внешний вещественный труд формирует объект в объективацию; мышление, однако же, не располагает таким объектом, поэтому оно должно в качестве мате­ рии использовать только одну объективацию — знак). Семиотика в этом понимании еще не ценность или вернее, лишь неразвитая ее форма (как бы предвари­ тельная ценность), а материя, средство, условие для создания ценности. (Именно поэтому к ней всегда при­ мыкает один из зародышей ценности: значимость; об­ ладание семантическим смыслом придает какому-либо комплексу элементарных знаков ценность по крайней мере в смысле «места ценностей».) Телеология же по другим причинам не может быть причислена равным образом к такому ряду понятий, как истина, добро, прекрасное: так как целесообразность, собственно го-