книги / Язычество древних славян

Глава вторая

ГЛУБИНА ПАМЯТИ

«Слово святого Григорья (Богословца) изобретено в толдех о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят», сокращенно названное мною «Словом об идолах», чрезвычайно важно для нас историчностью своего подхода к русскому язычеству.

Нам надлежит, во-первых, проверить интереснейшую и привлекающую своей глубиной дериодизацию славянского язычества, перевести относи­ тельную хронологию трактата Даниила в абсолютную, а во-вторых, для нас принципиально важно, что в своем последнем разделе, посвященном русскому двоеверию после принятия христианства, автор упоминает как сосуществующие в его время, в начале XII в., культы всех ступеней его периодизации: русские люди эпохи Владимира Мономаха верили и в Пе­ руна, которому приносил кровавые жертвы еще прадед и тезка Владимира, и в архаичных, идущих из глубин первобытности упырей и берегинь. Важно для нас и то, что главным и повсеместным, самым живучим и не­ истребимым оказался культ не самого Перуна, а его предшественника — великого Рода и его рожаниц.

Принципиальное значение этих этнографических констатаций Даниила состоит в том, что в истории религии, очевидно, следует искать не смену верований, не полное вытеснение старого новым, а наслоение нового на всю сумму более ранних представлений, создание амальгамы разновременных и разностадиальных элементов.

Однако это положение подлежит тщательной проверке. Если автор «Слова об идолах» оперировал этнографическим материалом своего време­ ни, то нам надлежит обратиться к доступным нам материалам XIX — нача­ ла XX в. и проверить степень сохранности в них архаичных элементов. Нам нужно знать глубину народной памяти.

Этнографический материал XIX и даже XX вв. по славянскому языче­ ству безбрежен; уже первая солидная сводка его Афанасьевым заняла три больших тома. Последующие сводки являлись как бы сводками второй сте­ пени, отражая не столько анализ самого материала, сколько сумму накоп­ ленных сведений о нем *. Ко всем видам словесного фольклорного творчест-

1Афанасьев А ■Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. М., 1865—1869. Т. 1—3. МомуАвМ К. КиИига 1иёо\уа 81о\«1ап. Кгако\у, 1934, сг. II, гезг. 1; КЬейеНе Ь. 81оуапзке 81агоШпоз1л. РгаЬа, 1916, 4. II, вып. 1; Токарев С. А. Религиозные верования восточнославян­ ских народов XIX—начала XX в. М., 1957; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследо­ вания в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974.

ДОБЫВАНИЕ СВЯЩЕННОГО «ЖИВОГО» ОГНЯ. Реконструкция по данным А. Н\ Лявданского. 1928 г.

ва добавляется описание обрядов, жертвоприношений, хороводных танцев и игр; к этому необходимо добавить рассмотрение народного изобразитель­ ного искусства, орнамента. Большую помощь в изучении язычества должна оказать лингвистика.

Окончательное расчленение этого почти необъятного материала на исторические стадии — дело будущего. Здесь хотелось бы дать только несколько примеров, произвести несколько зондажей в толщу всей массы данных о язычестве с целью определения хронологической глубины.

Для исторического рассмотрения проблемы язычества отнюдь не без­ различно, отражает ли обильный и драгоценный этнографический материал только последнюю, сравнительно недавнюю стадию религиозных представ­ лений, или же он донес до нас и тысячелетнюю архаику отдаленной перво­ бытности, неясный субстрат позднейших наслоений.

В общей форме ответ предрешен: этнография дает нам как бы в спрессо­ ванном совмещенном виде элементы всех стадий, но нам нужно знать сте­ пень полноты информации, необходимо по возможности точно связать пере­ житки с той эпохой, с той конкретной исторической действительностью, которая породила изучаемые явления, проследить эволюцию и трансфор­ мацию религиозных представлений на последующих этапах, когда на них накладывались новые слои представлений.

Для этого нужны прежде всего опорные датировочные точки, хроно­ логические ориентиры. Можно идти двумя путями: от точно датированного древнего источника подниматься вверх, к этнографии, и прослеживать степень сохранности тех или иных явлений. Можно идти и другим, ретро­ спективным путем, начиная с этнографии и постепенно углубляясь в века и тысячелетия с помощью исторических и археологических данных.

:л ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛУБОКИЕ КОРНИ

Множество обрядов связано с печью, с овином и со светцом. На границе Украины и Белоруссии бытовал интересный обряд, связанный с первым зажиганием света осенью (1 сентября), он назывался «женитьбой комина». «Комин» белили, увивали спелым хмелем, цветами. Когда зажигали лучи­ ны, то сыпали на них орехи, дынные семена, куски солонины и комья мас­ ла. В Киеве устраивали «свадьбу свечи»: ставили срубленное деревце, обвешанное фруктами, дынями и украшенное восковыми свечками 8.

Интересные данные о священном огне приводи-” белорусский этнограф А. Сержпутовский: «В торжественных случаях, когда требуется добыть древний священный огонь, имеющий свойство, по народным воззрениям, предохранять человека от того или иного несчастья, прибегают к особым приемам, которые передавались из рода в род и достигли нашего времени». При постройке дома на новом месте «нужно устраивать новый очаг, переве­ сти сюда покровителей-духов, которые привязаны к старому очагу, а для этого необходимо добыть священный огонь и торжественно перенести его из старого очага в новый... Когда в округе появляются эпидемические болезни или падеж скота... также добывают священный огонь, разводят по концам улицы и со всех сторон селения большие костры и поддерживают их днем и ночью, чтобы таким образом запереть вход нежеланным гостям. Кроме того, разносят этот огонь по всем избам и поддерживают его в до­ машних очагах» 6587

Древние источники говорят о культе Сварожича под овином, где должен гореть огонь, высушивающий снопы. Белорусы, разводя огонь под овином, бросали в него необмолоченный сноп ржи как жертву огню 1.

Таким образом, мы видим, что культ огня, обожествление огня дожили почти до наших дней. Исчезло только наименование его Сварожичем, и, очевидно, это произошло давно, так как нигде нет никаких следов этого имени (см. рис. на с. 33, 35).

2. «И навьм мъвь творятъь. Сто лет спустя после «Слова об идолах», в «Слове о посте к невежам», этот обычай топить баню дл» «навья» описан во всех подробностях. В четверг страстной недели «поведають мрътвым мяса и млеко и яйца. И мылница топят и на печь льют и пепел посреде сыплют следа ради. И глаголют: «Мыйтеся!». И чехли вешают и убруси и велят я терти. Беси же смиются злоумию их и вълезше мыются и порплются в

. пепели том, яко и куры след свой показают на попеле... И проходят то­ пившей мовници и глядають на попеле следа и егда видять на попели след и глаголють: «Приходили к нам навья мытся...» 8.

Издатель этого поучения Н. Гальковский сообщает, что в начале XX в. в с. Лучесах Смоленской губ. он сам наблюдал следующее: «Когда все окончат мыться в бане (а это обычно бывает поздно вечером), последний выходящий, оставив сколько-нибудь горячей воды в котле, приносит ведро

5 МосгуАсЫ К. КиНига 1и<1о\«а 81о%тап, в. 502.

0 Сержпутовский А. Очерки Белоруссии. Добывание огня.— Живая старина, 1909, кн. 69, с. 40—41.

7Токарев С. А. Религиозные верования..., с. 70.

8Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси, т. II.— Зап. Моек, археолог, ин-та. М., 1913, т. XVIII, с. 15; 60.

Все это хорошо разъясняется болгарским фольклором о навьях. Там — это птицеобразные души умерших (но нигде не говорится о предках), летающие по ночам, в бурю и дождь, «на злых ветрах» и кричащие, как голодные ястребы. Крик или пение этих птиц означает смерть. Нави (наваци) нападают на беременных женщин и детей, сосут их кровь, пьют молоко скотины. Их описывают в виде огромных голых птиц или в виде голых петухов размерами с орла. Оберегами от них служат соль, огонь и топор 10 Птичий облик навий и их зловещая сущность объясняют нам и куриные следы на пепле в банях XIII в., и боязливое отношение к ним тех смоленских крестьян, которые оставляли им воду и приглашали мыться

вначале XX в.

В«Повести временных лет» под 1092 г. помещен рассказ о том, «яко навье бьють полочаны». В Полоцке по ночам слышались стоны, топот

копыт, но каждый любопытствующий получал смертельную рану, а навьи оставались невидимыми. В городе и в Полоцкой земле многие умерли, что объяснялось действиями навий.

Все это очень далеко от того, что мы называем культом прёдков: Можно даже определенно сказать, что навьи близки к упырям и являлись, очевид­ но, душами чужих людей, врагов, иноплеменников. Дожил этот культ в том самом виде, как он описан источниками X II—XIII вв., до начала XX в.

3. «5 тесте мости делаютъ и колодязе». Различные формы обрядового печенья хорошо зафиксированы славянской этнографией даже для XX в. не только для деревни, но и для города 11 (см. рис. на с. 37).

4. Свадебные фаллические обряды. «... (чтуть срамные уды) и в образ створены и кланяются им и требы им кладуть. Словене же на свадьбах въкладываюче срамоту и чесновиток в ведра пьють...» Комментируя это место в трактате Даниила, Гальковский сослался на полную этнографиче­ скую аналогию, известную ем у12 Достоверность сообщения Даниила (подтвержденного «Словом Христолюбца») подкрепляется и археологиче­ скими материалами: К. Яжджевский нашел при раскопках в Ленчице, в слоях X II—XIII вв., ведро и «срамоту» (фалл) 13, т. е. полный набор реквизита свадебного обряда (см. рис. на с. 39, 41).

5. «... и недели день [почитают] и кланяются, написаете жену в чело­ вечьей образ тваръь. Более подробно о поклонении олицетворению воскрес­ ного дня в образе женщины говорится в специальном «Слове о твари и о днии, рекомом неделе...», написанном, вероятно, в начале XIII в. и дошед­ шем до нас в севернорусской обработке XIV в. 14 Речь идет о том, что тогдашние русские люди особым почитанием отмечали день недели воскре­ сенье как еженедельный праздник «света»; в какой-то мере это было связано с культом солнца (воскресенье — «день солнца», Зопп1ад), но лишь косвен-

10 МонуАзЫ К. КиНига 1и<!(ша 51(ш1ап, § 555, з. 682, 11 Сумцов Н. Ф. Хлеб в обрядах и песнях. Харьков, 1885. К языческой старине вос­

ходят куличи, блины, «жаворонки».

12 Галъ,-веский Н. М. Борьба христианства..., т. II, с. 40.

12 См.: АЬгатоЫсг АпАггз]. РгзейппоЬу огйоЬпе г дгосЫзка БесгусЫе^о.— 31исНа АУсгезпозгейшончезгпе, 1. III, 1аЪ. 143.

А4 Гальковский Н. М. Борьба христианства..., т. II, с. 78—83.

38 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛУБОКИЕ КОРНИ

Весь русский Север — от Пскова на западе до обширных архангельских краев на востоке — изобилует полотенцами с устойчивой ритуальной сце­ ной: в центре — женская крупная фигура (часто с поднятыми к небу рука­ ми), а по сторонам ее — два всадника, тоже нередко с поднятыми к небу руками. У женской фигуры обычно в руках бывают птицы — символ неба. Иногда композиция меняется: вместо всадников по сторонам женской фигу­ ры вышивальщицы изображали двух огромных птиц, но фигура женского божества оставалась главной, сохраняла свое центральное место в компо­ зиции. Нередко голова богини оформлялась как солнечный диск с корот­ кими лучами, расходящимися во все стороны; иногда огромный солярный знак покрывал почти всю середину женской фигуры. В олонецкой вышивке композиция с двумя всадниками представляет особый вариант: централь­ ная женская фигура громадна; она в три раза выше коней, на голове у нее — рога, а вокруг богини и всадников — звезды и нечто вроде небесного свода 10 (см. рис. на с. 43).

Композиция с женской фигурой в центре разгадана была в 1921 г. В. А. Городцовым во время выставки народного искусства в Историческом музее в Москве. Городцов сопоставил эту устойчивую сцену с изображе­ ниями великой богини и двух предстоящих ей жрецов или вождей, извест­ ными еще в скифо-сарматском мире 176 Возможно, что в этой устойчивой композиции, где женская фигура всегда является центральной (к ней стре­ мятся всадники, звери и птицы), отразились те же очень древние пред­ ставления, которые известны нам по мифам о греческой Рее и ее жре­ цах куретах или о малоазийской Кибеле с ее спутниками корибантами. Богиня, вышитая на севернорусских убрусах,— это большая историко­ культурная проблема, требующая специального и многопланового рас­ смотрения, чем мы и займемся в последующих главах. Здесь в связи с проверкой устойчивости тех этнографических заметок, которые сделаны в «Слове об идолах», достаточно отметить, что «жену в человеческ образ» писали не только в XII в., но и в начале XX в. 18

16 Ь’аг1 гизИдие еп Виз51е. Рапэ, 1912. Пд. 81.

17 Городцов В. А. Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном твор­ честве.— Тр. ГИМ, 1926, т. I; Рыбаков Б. А . Древние элементы в русском народ­ ном творчестве.— СЭ, 1948, № 1; Амброз Л. К О символике русской крестьян­ ской вышивки архаического типа.— СА, 196 6, № 1; Богуславская //. Я. Русская народная вышивка. М., 1972; Раоотнова И. П. Композиция северных русских вы­ шивок,— Тр. НИИХП. М., 1973,№ 7.

м «Слово об идолах» впервые было привлечено мною к анализу вышитых изображе­ ний в 1948г., но сделано это было бегло, без анализа сущности культа богини света, «святой недели». См.: Древние элементы в русском народном творчестве.— СЭ. 1948, № 1, с. 104. Так же вскользь упомянул об этом источнике и Л. А. Динцес (Динцес Л. А. Древние черты в русском народпом искусстве.— В кн.: История культуры древней Руси. М.; Л., 1951, т. 2, с. 470). А. К. Амброз совершенно не упомянул об этом ценном датирующем материале в своей статье, посвященной от­ носительной хронологии сюжетов русской вышивки. Думаю, что дальнейшее изучение этой важной проблемы невозможно без сопоставительного рассмотрения народного искусства XIX—XX вв. и драгоценного свидетельства о народном же искусстве времен Мономаха.

НАБОР ПРЕДМЕТОВ СВАДЕБНОГО ФАЛЛИЧЕСКОГО КУЛЬТА. (Ленчица. Польша XII в.)

Мы проверили по порядку все этнографические наблюдения игумена Даниила, сделанные им на рубеже X I—XII вв., и во всех случаях без исключения оказалось, что отмеченные обычаи и обряды продолжали (с большей или меньшей широтой распространения) бытовать в XIX в., когда они стали уже достоянием этнографической науки.

Но проделанная нами проверка не решает главного вопроса: какова вообще глубина этнографической памяти? Ведь мы измеряли здесь только на заданную глубину, на те восемь веков, которые отделяют нас от «Слова об идолах». Очень важно было установить, что в быстро менявшихся исто­ рических условиях, в соперничестве с христианством язычество дожило в России до развитого капитализма.

Для решения же нашей главной задачи нам нужно найти в этнографи­ ческом материале такие сюжеты, которые поведут нас по лабиринту чело­ веческой памяти в очень отдаленные времена.

Труден путь хронологической расшифровки этнографических загадок. Иногда мы можем уловить момент забвения первоначального смысла того или иного явления, определить верхний, поздний предел его осмысленного бытования, но бываем бессильны указать его истоки, его первичные формы, время его возникновения.

Автору этих строк, как и многим людям его поколения, была хорошо известна в начале XX в. широко распространенная по всей России детская хороводная игра, состоявшая в том, что мальчика сажали посреди круга и он должен был выбирать себе из числа девочек «невесту». Хоровод двигался вокруг водящего и пел, прихлопывая в ладоши: