GRujPoaUUD

УДК 82-1

ББК 80/84

Р.Х. Смирнова

вдова писателя В.А. Смирнова г. Мурманск, Россия

В. СМИРНОВ И ПОНОЙ

Аннотация. В статье рассказывается о связях мурманского писателя В. Смирнова с древним селом Поной. Воспоминания посвящены также жителям села.

Ключевые слова: колхоз, тоня, семга, рыбалка, неперспективный, лабиринт, памятник культуры и истории

R.H. Smirnova the widow of the writer V.A. Smirnov Murmansk, Russia

SMIRNOV AND PONOY

Abstract. The article describes the connections of the Murmansk writer V. Smirnov with the ancient village of Polnaya. Memories are also dedicated to the villagers.

Key words: collective farm, Tonya, salmon, fishing, unpromising, labyrinth, monument of culture and history.

Конец 80-х прошлого столетия. «Колэнерго», где я работала, закладывает дома для своих ветеранов в Пушкино Ленинградской области. Я в первой десятке очередников. Веду переговоры с мужем Смирновым Владимиром Александровичем о возможности переселения в Пушкино. А он ни в какую:

–Поной и только Поной. Я больше никуда, кроме Поноя, не поеду. Я родился на Поморье и хочу умереть на своей родной земле.

Я и так, я и сяк – уперся, да и только. Говорю:

–Хорошо, вот летом я сама побываю в Поное, тогда и решим окончательно, как нам лучше поступить.

А тут еще появился Виктор Павлович Долгих со своей идеей «о возрождении Поноя». Володя весь загорелся идеей – Поной и всё. Только Поной! Он уже несколько лет подряд проводил лето с сыновьями на Беломорье – Тетрино, Поной.

Сейчас вспомнился 1988 год, когда он со студентами – историками и преподавателями Мурманского пединститута прибыл в древнее село Поморья – Поной. Им удалось обнаружить и расчистить древний лабиринт, к тому времени заросший травой, засыпанный землей.

61

Историческая справка: лабиринт – или, как поморы еще называли его «вавилон» – древнее сооружение из камней, выложенных на ровной площадке в форме правильного круга со спиралеобразными ходами, ведущими к центру. Ученые датируют эти каменные сооружения вторым тысячелетием до нашей эры. Лабиринты на Кольском полуострове известны давно и находятся в разных местах и на Терском берегу, и на Мурманском. Правда, до сих пор еще в науке ведутся споры: с какой целью они создавались? Может быть, здесь совершались какие-то ритуальные, культовые обряды, просили у неведомых языческих богов удачи в рыбалке или охоте, или это своего рода жертвенное место? Но следов приношения жертв ни на одном лабиринте найдено не было. Лабиринт в устье Поноя открыл в первой половине прошлого века известный географ, исследователь Севере М.Ф. Рейнеке.

Возглавил эту экспедицию бывший выпускник этого же института Михаил Григорьевич Орешета. В то время он был заместителем председателя Мурманского областного общества охраны памятников истории и культуры. С ними были и женщины – Майя Андреевна Барабицкая и Людмила Алексеевна Шебеко со своим верным другом – собакой Мышаней и фото-кинолетописец из Межсоюзного Дворца культуры. Точно не помню, но, кажется, это был Борис Вирин (друг семьи).

Цель экспедиции – реставрация древних археологических памятников и поиски новых. Кроме того, студентам предстояло снять размеры и сделать зарисовки еще сохранившихся типичных поморских домов, деревянной церкви, являющейся историческим памятником, а также привести в порядок несколько могил на заброшенном кладбище.

Хочу привести отрывок из неопубликованной повести Владимира Смирнова «Боль моя – Беломорье».

«Тогда время еще не вдавило камни в землю, не скрыло их травянистым дерном. Сейчас же этот археологический памятник, описанный во многих научных трудах географического общества России, был едва различим в земле и траве.

Кое-кто из власть имущих пытался помешать экспедиции, говорил: «Вы это совершаете незаконно, раскопками должны заниматься только специалисты – археологи». «Но позвольте, – отвечали ему, – ведь этот лабиринт открыт, зарисован, описан давным-давно. Так не законное ли дело

–его сохранить? Ведь сохранился же он четыре тысячелетия!»

Асейчас?!

Буквально в пяти-семи метрах от края, выложенного камнями круга, еще в начале нынешнего века построили жилой дом. А уже в послевоенное время, в самый разгар «беспамятной» политики, прямо по самому лабиринту прошла тракторная дорога. Еще тогда часть камней была вдавлена в землю, часть раздроблена и разбросана гусеницами. Когда студенты снимали лопатами дерн с валунов, нельзя было не возмущаться нашему бес-

62

памятству и дикости. На месте памятника истории и древней культуры ребята обнаруживали битые бутылки, консервные банки, ржавые железяки, обручи от бочек и т. п. Разве нужны специалистам-археологам остатки мусорной свалки XX века?..

Но вот лабиринт был расчищен, и пред нами на ровной песчаной площадке предстал спиралеобразный круг, выложенный из камней разной величины: окружность – из валунов покрупнее; спирали ходов – из камней помельче. В круг есть вход, можно идти по этим спиралям, но каждый раз упираешься в тупик. В чем же секрет? Этого как раз и не знает наука, так же, как и назначения этого лабиринта и ему подобных.

Мы смотрим на «вавилон» с верхней террасы, дивимся мудрому искусству наших пращуров. Понойский лабиринт – самый большой из всех известных на Кольском полуострове. Диаметр круга – восемнадцать метров (студенты измеряли его рулетками, зарисовали схему ходов). Вдруг кто-то из студенток, то ли Анжела Топоркова, то ли Марина Подоляк удивленно вскрикнул:

– Смотрите, а ведь камни поперек круга образуют крест!

Теперь все обратили на это внимание. Да, ходы ходами, но если присмотреться, то действительно отчетливо виден крест правильной формы, будто два перпендикулярных друг другу диаметра. Случайно ли это? И не

вэтом ли кроется разгадка лабиринтов? Как сказал Михаил Орешета, побывавший на всех лабиринтах области, никто еще не обращал на это внимание. Да и в ученых заметках географов прошлого этого нет. Возможно, и другие лабиринты имеют такую же форму, такой крест внутри себя?

Поморские «путные» кресты, стоявшие когда-то во многих местах по всему побережью полуострова, да и по побережью Сибири, верхней перекладиной указывали строго на Север, то есть могли служить своеобразным компасом в любую погоду. А как здесь? Проверили по компасу: нет, крест «смещен» от Севера на 30 градусов западнее. Но стороны света, тем не менее, точно обозначены особо крупными валунами. Это тоже проверили по компасу.

Ну что ж, мурманским студентам по этой экспедиции предстояло писать курсовые работы. Возможно, молодые историки и сумеют разгадать тайну древних лабиринтов. По крайней мере, одно открытие, несомненно представляющее интерес для науки, они уже сделали. Немало неразгаданного осталось в этой экспедиции. Так, не сумели мы найти еще один лабиринт. А ведь многие старожилы говорили, да и в старых ученых записях об этом есть, что невдалеке от большого лабиринта, восемнадцатиметрого диаметра, на верхней террасе был малый лабиринт. Но, видимо, время и природа скрыли его от людских глаз. И как ни старались ребята, откапывая

вразных местах камни, следы малого круга обнаружить, не удалось. И табличку бы установили, какую установили и мы: «Археологический памятник II тысячелетия до новой эры. Охраняется государством». Вернемся

63

к моей поездке на этот благодатный берег Поморья. Наступило лето. Через Ловозеро с посадками в Краснощелье в Каневке, полетела я в Поной. Погода была отличной, настроение тоже. Вижу в иллюминатор – встречают меня у самолета Володя с младшим сыном Сергеем. Выхожу из самолета…а аэропорта как такового и нет. Правда, есть металлическая взлетная полоса, оставшаяся с военных пор (как мне объяснили потом) и отлично сохранившаяся – да и только. Еще с воздуха я увидела, что само село на другом берегу реки, очевидно, где-то есть и переправа. Но не тут-то было. Оказывается, до реки еще как-то нужно добраться. Еще по крутому спуску суметь спуститься хоть на мягком месте, хоть как, но спуститься, не получив травм. Ребята мои кое-как спустили меня к реке на руках и вброд перенесли на другой берег. Село оказало на меня удручающее впечатление: кругом заросли крапивы, бурьяна. Много развалин, сгнившие дощатые тротуары… Тишина…Тоскливо… В село на лето приехали бывшие понойцы: Долгих Виктор Павлович со своим братом Николаем (дети последнего председателя колхоза «Север»), мечтавшие восстановить колхоз «Север» и возродить былую славу Поноя, хотя бы по вылову семги. Ради этого Виктор Павлович с ходатайствами обивал пороги районных и областных властей, собирал бригаду. Несколько человек коренных понойцев уже приехали в село. Назвали они себя кооператорами, надеялись, что в будущем им все же удастся взять в аренду одну из бывших колхозных тоней и начать ловить семгу. Пока они занимались сбором и ремонтом брошенных рыболовных снастей, ремонтировали оставшиеся «в живых» дома, если можно их так назвать, латали крыши, перебирали печи, застекляли осколками окна. Радовались, что хоть так сумели обустроить свой быт. Спасибо, мол, помогли архангельские добытчики водорослей, которые добывали их в устье Поноя, рубероидом, гвоздями, кое-каким инструментом. Мужчины мои жили в доме, который снимали работники «Мурманрыбвода». В то лето на тоне работал ихтиолог Бровков Леонид Александрович. Он контролировал работу рыболовецкой бригады на речной тоне Поноя.

Вспоминаются жители села. Иван Русинов – дядя Ваня, грозивший, что отныне из Поноя никуда. Будет тут и летовать, и зимовать. Единственный, кто сохранил всю оленью упряжь и нарты. А это уже жизнь.

Долгих Александра Гавриловна – баба Шура – хозяйка Поноя, как ее величали жители села, со своим внуком Андреем.

Да еще секретарь Ловозерского райисполкома, к сожалению, уже не помню, как ее величали.

Дядя Ваня и баба Шура мне рассказывали о своей древней деревне и не могли нахвалиться, каким был колхоз до разорения. Мол, наш колхоз ежегодно сдавал от пятидесяти до восьмидесяти тонн семги, тоннами мясо, картофель, морковь, репу. В иные годы стадо оленей доходило аж до десяти тысяч. Люди занимались теми же промыслами, что по всему Поморью. Колхоз на момент ликвидации имел на своем счету в банке более миллио-

64

на рублей. Вот тебе и «неперспективный» колхоз! Я об этом была наслышана и дома, как говорят, выше головы. Разговоры поддерживала. Надо же им хоть мне излить все накопившиеся за эти годы обиды. Кто-то должен же их выслушать.

Здесь хочется привести стихотворение Владимира Смирнова, посвященное последнему председателю колхоза Долгих Павлу Ивановичу.

Здесь тишина.

Ни говора, ни гула.

Не видно ни машин, ни лошадей.

Вкакой бы ни зашел ты переулок, Птиц не слыхать – Не только что людей.

Взаброшенных домах огонь не светит, Как будто кто нарушил связь годов.

И на кривом столбе мотает ветер Обрывки телефонных проводов. Блестят в траве разбитых стекол слезы, Мостки давно от сырости свело, Но председатель бывшего колхоза Все приезжает в бывшее село.

Поправит дом, Дровишек изготовит, Теперь их вон – сколь требует душа.

Потом сидит в своей пустой конторе, Истлевшими бумагами шурша. Доукрупнялись….

Что же не хватало? Сейчас одни – Ни свой, и ни чужой. Легко ли,

малой родины не стало.

Но разве легче Родине большой?

Втом, что разоряются, вымирают села, мы часто обвиняем голод двадцатых годов, коллективизацию и раскулачивание тридцатых, военное лихолетье сороковых.… Но какое обвинение можно придумать для семидесятых и восьмидесятых? Не придумаешь, нет для этого оправдательных обвинений. Налицо – преступление, называемое до недавнего времени государственной политикой.

Как проходила моя понойская жизнь? Рано вставала утром и сразу думала, как и чем кормить мужчин. Да еще разнообразить по мере возможности. Привезенные ими запасы (тушенка, макароны и еще кое-какие

65

продукты) подходили к концу. А я привезла, в основном, только «к чаю». Вот и соображай! Жили у реки, а рыбу ловить не могли. Река уже была продана туристам американским. Охранялась она крепко. Каждые полчаса над рекой на самой низкой высоте, на которой только возможно, барражировал вертолет. Даже девятилетний внук бабы Шуры с маленькой удочкой не мог подойти к реке и ловить рыбу. Я за водой старалась ходить в «перерывах». Как только, бывало, услышу шум вертолета – бегом к домам. А за рыбой мы с сыном Сергеем ходили на Карповку, ловили, в основном, форелей и плотвичек весом не более 100-150 граммов. Я так и не узнала, какая же все же рыба, кроме семги, водилась в самой реке Поной.

Это стихотворение поэта Владимира Смирнова из его неопубликованной документальной повести «Боль моя – Беломорье»:

Деревня.

Речка под горой.

Кишело рыбы в речке летом. Но злило пацанов порой: Была рыбалка под запретом. Такие, дескать, времена,

Ивы, мальчишки, не взыщите. Ведь рыба красная – Она

Сама нуждается в защите… Но кто деревню защитит? – По ней пронесся ветер шалый.

Идом покинутый стоит, – Ну, точно карбас обветшалый. Входи – какие там замки!

В проемах окон бродит эхо.… А у реки-то рыбаки.

Никто им больше не помеха. Не наша речь вокруг слышна, – Иных земель рыбачат люди. Такие, дескать, времена? Страна нуждается в валюте.

И– к черту гордость, стыд и честь. Торгуют реками, землею. Купите! –

Я родился здесь.… Но где ж тогда меня зароют?

А речку, кормилицу нашу, называли Карповкой потому, что в шес-

тидесятые годы планировались грандиозные планы постройки на Поное гидроэлектростанций. В четырех-пяти километрах от села была базовая стоянка отряда изыскателей «Энергосетьпроекта». Главным инженером проекта и был Карпов. Проект задробили, а название так и осталось, даже некоторые постройки были живы. Вот так мы и рыбачили. Чтобы добрать-

66

ся до тех мест, нужно было почти на четвереньках вскарабкаться на крутую гору каньона уже на том берегу. Чоп-чоп прошагать по болоту эти километры и обратно так же чоп-чоп – и скатиться с горы. Но мы не унывали. Если даже наша рыбалка не всегда ладилась, мы без рыбы не были. Леонид Бровков с бригадой работали на речной тоне (помню, что бригадиром был один из девяти братьев Зарубиных из Сосновки). По каким-то своим установившимся правилам раз в 3-4 дня Леонид приносил семгу, сам же солил. Правда, некрупную. Но бутерброды были обеспечены. Наш улов шел на уху и жареху. Как-то он решил угостить меня жареной семгой. Жарил ее по своему рецепту. Было вкусно, но потом не совсем комфортно. Как говорил Виталий Маслов – «откатно».

Хлеб брали у связистов, которые жили на другом берегу, где был «аэропорт». Иногда на приливах сыновья на лодке ходили к погранцам. Те делились, чем могли.

Володя рассказывал, как они любили ходить в гости к бабе Шуре на чай. Какие пироги она пекла!!! Румяные, духмяные!!! Муку привозила с собой, а ягоды тут свои – и черника, и морошка. А пироги с рыбой!!!

Слюнки текут, вспоминая это угощение. Все едят, пальчики облизывают, а баба Шура в это время рассказывает про свою старину. Это для нас старина, а для нее юность.

На многих работах в колхозе побыла тетя Шура, но основная ее работа – в пошивочных мастерских. Шили совики, тоборки, коврики. Была закройщицей, потом бригадиром.

Много было работы в колхозе, а и дома не меньше. Ведь и дома – свои огороды, амбары, дворы, баня.

Но старая поморка рассказывает:

– Придешь с работы усталая. «Попью, поем, спать повалюсь», – думаю, а глаза-то в окошке летают. «Ой, девки идут – надо на репетицию бежать». Вымылась, знаю, что грязи нет на лице, и в клуб. «Платона Кречета» ставили, свадьбу нашу ставили. Старушки песни пели, помогали нам. Забавно, интересно было…

О приветливости, гостеприимности бабы Шуры, как и любой поморской женщины, можно говорить много. Любимое дело всех было попариться в баньке у бабы Шуры – Александры Гавриловны Долгих. Топилась она «по-черному». Да-а, уж «по-черному» так «по-черному»! Была она ни- зенькая-пренизенькая – подстать росту самой бабы Шуры. Даже я не могла встать во весь рост, не говоря уже о мужчинах. Да к тому же была она вся в саже. У меня тогда были косы. Не знаю, как она сама там мылась, но я ни разу не вышла из бани, не испачкавшись сажей. Но париться любили все. Вот стихотворение об этой бане.

Бабка Саня топит баню. Жар стоит под потолком. Очень хочет бабка Саня

67

Потомить себя парком. Дым валит на всю деревню, Хоть трезвонь в колокола. Ну и пусть, что вся деревня, Как и банька та, мала.

Под колом огонь играет, Искры – как окалинки. Ад, наверно, был бы раем По сравнению с каменкой.

Не вздохнуть – ну, нету мочи, Хоть на пол пади ничком. Веник в тазике замочен, Лавки смыты кипятком.

Час ли, два помывка длится. Глянь – выходит на порог Разрумяна молодица, Только бабкин батожок.

– Эх, не баня, а услада, Не слезала бы с полка!

Да попарить чтоб, как надо, Нет в деревне мужика…

Эти стихи Володя читал неоднократно вечерами по просьбе жителей, собравшихся посидеть на нашем крыльце. Стихи всем нравились. Особенно самой бабе Шуре. Она не обижалась даже тогда, когда мужики к рифмам Володи добавляли и свои, не совсем корректные. Сейчас это стихотворение положил на музыку известный мурманский бард Александр Базанов и песню можно услышать в исполнении Светланы Танцеровой.

О многом говорилось на этом крыльце. Очень все сокрушались, что четыре солдата-отморозка забавы ради сожгли их святыню – церковь. Церковь апостолов Петра и Павла, построенную в XVIII веке. И безнаказанно

– ведь села такого нет, а значит, и церкви нет. За что же судить. Впоследствии Володя не мог без дрожи в голосе вспоминать об этом печальном факте. Он сам с сыновьями принимал участие в тушении пожара. Володя писал об этом в газетах. Больше всех, конечно, доставалось областным, особенно районным руководителям, которые в 1971 году признали колхоз «неперспективным» и, не долго думая, поломали судьбу стольких людей. Так поставили «жирную» точку на четырехсотлетней истории Поноя.

Володя часто ходил с нами на рыбалку, иногда по грибы. В основном работал над переводами стихов Октябрины Вороновой и готовил рукопись книги «Боль моя – Беломорье». Ходил на местное кладбище, поправлял могилы знакомых, красил кресты, оградки. Для этого выпросил краску у погранцов. Все не мог примириться, что народ лишили малой родины, что они не могут теперь посетить даже могилы своих родных.

68

На следующее лето решили снова посетить Поной по просьбе Долгих Виктора Павловича. Самолеты уже не летали, пришлось плыть теплоходом до устья Поноя, где нас должен был встречать Виктор Павлович. Но это уже другая история, причем более грустная. Тоня закрыта, вертолеты «охраняют» реку, в селе живет только одна семья из Гремихи…

69

УДК 82-1

ББК 80/84

А.К. Филиппова

Мурманский арктический государственный университет г. Мурманск, Россия

ТЕМЫ И ОБРАЗЫ ПОЭЗИИ О. ВОРОНОВОЙ

Аннотация. В статье определяются основные темы и образы первого поэтического сборника поэтессы. Отмечена закономерность: каждой теме соответствует свой мотив, в одном стихотворении их может быть несколько.

Ключевые слова: О. Воронова, литература саамов, темы, образы, мотивы, стихотворение.

A.K. Filippova

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

THEMES AND IMAGES OF POETRY O. VORONOVA

Abstract. The article deals with works devoted to the work of O. Voronova, their content is analyzed. The main themes and images of the first poetic collection of the poetess are defined. A pattern has been noted: each theme has its own motive, there can be several of them in one poem.

Key words: O. Voronova, sami literature, themes, images, motives, poem.

Литература кольских саамов изучена мало, она относится к литературам малочисленных финно-угорских народов, в «мировой литературе» не финно-угорского характера литература восточных саамов практически не представлена [2, с. 20].

Октябрина Владимировна Воронова (1934-1990) – зачинательница саамской литературы, автор десяти поэтических сборников. Уже первый поэтический сборник поэтессы «Снежница» (1986) заявил всё многообразие тем и образов, которые позднее раскрылись в её творчестве.

Однако работ, посвященных научному исследованию творчества первой саамской поэтессы, не много. Это прежде всего работы Л.Т. Пантелеевой, в которых она исследует фольклорную основу творчества поэтессы [7, с. 25-31], Н.П. Большаковой, в которой говорится о биографии поэтессы, истоках её творчества [3, с. 23-30], В.Б. Бакулы о переводе стихотворений О. Вороновой мурманским поэтом В. Смирновым [1, с. 31-36].

Отметим, что Л.Т. Пантелеева была единственной, кто наиболее полно проанализировал одну из тем творчества саамской поэтессы: иссле-

70