Принцип автономности арбитражного соглашения

Несмотря на то что арбитражное соглашение тесно связано с основным правоотношением и распространяет свою силу только на споры, которые возникли или могут возникнуть в связи с ним, по своей юридической природе оно существенно отличается от основного материального правоотношения, а потому носит автономный характер. Даже если при рассмотрении дела основной договор будет признан недействительным, третейская оговорка, включенная в его текст вопреки общим положениям гражданского права, сохраняет свою силу, подчеркивая тем самым смешанный характер соглашения о разбирательстве дела в третейском суде. Е.А. Виноградова отмечает, что автономность третейского соглашения (третейской оговорки) - это положение, наделяющее согласно закону третейский суд компетенцией рассматривать и разрешать вопрос о действительности третейского соглашения отдельно (автономно) от вопроса о действительности договора, в который это соглашение (оговорка) включено или к которому оно относится *(354).

В теории международного коммерческого арбитража автономность (отделимость) арбитражного соглашения (the autonomy of the arbitration agreement, the separatability of the arbitration clause, l'autonomie de la clause compromissoire) рассматривается в двух основных аспектах - автономности арбитражного соглашения от основного договора и автономности арбитражного соглашения от национального законодательства *(355).

В большинстве стран доктрина автономности арбитражного соглашения первоначально появилась в судебной практике и лишь потом стала нормой закона *(356). Так, например, во Франции автономность арбитражного соглашения в отношениях, связанных с разрешением споров в международном коммерческом арбитраже, впервые была признана Верховным судом в 1963 г. В Нидерландах концепция автономности была закреплена в Акте об арбитраже 1986 г. (ст. 1053) после признания ее судами, равно как и в Швеции (ст. 3 Закона об арбитраже 1999 г.). В некоторых европейских странах концепция автономности арбитражного соглашения была включена в доктрину, но не признавалась судебной практикой до принятия законодательством соответствующих норм. В качестве примера можно привести Австрию и Норвегию. Доктрина автономности арбитражного соглашения неплохо прижилась и в странах Дальнего Востока (Япония, Южная Корея и др.). Практически во всех странах Латинской Америки после принятия Панамской конвенции 1975 г. концепция автономности арбитражного соглашения получила свое законодательное закрепление. В странах арабского мира отношение к автономности арбитражного соглашения неоднозначное: в одних она признается, в других же - отвергается. Так, например, в Саудовской Аравии специальное законодательство по этому вопросу отсутствует, а доктрина негативно относится к рассматриваемой концепции. Новейшее арбитражное законодательство некоторых арабских стран, учитывающее типовой закон ЮНСИТРАЛ, содержит нормы об автономности арбитражного соглашения [Египет (1994), Тунис (1993) и т.д.]. Заметим, что в настоящее время абсолютизация концепции автономности третейского соглашения вызывает сомнение у ряда ученых, более того, некоторыми авторами предлагается даже сам термин "автономность" заменить на более слабый - "отделимость" *(357).

В законодательстве Российской Федерации также был воспринят принцип автономности арбитражного соглашения и последовательно реализован в ч. 1 ст. 17 Закона о третейских судах, п. 1 ст. 16 Закона о международном арбитраже (ст. 3 Временного положения о третейском суде для разрешения экономических споров, действовавшего до принятия закона, регулирующего деятельность третейских судов, также содержала аналогичную норму). Аналогичным образом судебная практика основывается на положении о том, что арбитражное соглашение, заключаемое в виде оговорки в договоре, должно рассматриваться как не зависящее от других его условий *(358).

Для признания автономности арбитражного соглашения вводится юридическая фикция: фактически заключая один договор, стороны юридически заключают два - основной договор материально-правового характера и арбитражное соглашение. Такая фикция позволяет разрешить проблему действительности арбитражной оговорки *(359). Эта позиция была воспринята М.А. Поповым, который в своем исследовании сделал вывод о том, что автономность арбитражной оговорки как средство обеспечения принципа "компетенции-компетенции" арбитража является законодательно установленной фикцией *(360). В то же время в зарубежной науке отмечается, что автономность арбитражной оговорки - это правовая концепция, а не обязательное ее фактическое отделение от основного договора *(361). Таким образом, введение концепции автономности арбитражной оговорки во многом преследовало цель уравнять правовые режимы различных видов арбитражных соглашений.

В ряде случаев третейская оговорка следует судьбе недействительного договора. Не может автономность быть критерием действительности тогда, когда договор подписывался неуполномоченным или недееспособным лицом, под влиянием обмана, заблуждения или угроз, с целью прикрыть другую сделку и т.д. По мнению М.А. Попова, пределы автономности арбитражной оговорки определяются основаниями недействительности сделок *(362). Представляется, что это не совсем верно, а при оценке действительности автономной арбитражной оговорки следует руководствоваться нормами специального третейского, гражданского (в части недействительности сделок) и процессуального законодательства (например, в части подведомственности).

В законодательстве содержится правило, что третейское соглашение не зависит от условий основного договора. Распространяется ли это правило на условие договора о сроке его действия? Предположим, стороны договорились об арбитражном разбирательстве споров по конкретному договору в течение всего срока действия последнего, намереваясь прилагать все усилия для сохранения конфиденциальности и добрых деловых отношений. Однако арбитражные оговорки, как правило, составляются в общих фразах и отнюдь не исчерпывающим образом регулируют отношения сторон. Как в этом случае толковать условие о сроке действия арбитражного соглашения? Представляется, что в этом случае необходимо оценивать волеизъявление сторон в отношении оговорки и не препятствовать им в рассмотрении спора в государственном суде в случаях, когда третейское разбирательство более не служит интересам сторон, о чем они ясно и недвусмысленно выражаются. Формальный подход в такой ситуации не будет способствовать эффективной защите прав и законных интересов. Однако в качестве общего правила следует исходить из того, что арбитражное соглашение распространяет свое действие на неопределенный срок, в том числе и на период, когда основное правоотношение закончило свое действие, но споры по нему остались. В мировой практике этот вопрос решается аналогичным образом. Так, например, ст. 493 Гражданского процессуального закона Латвии содержит правило, что арбитражное соглашение остается в силе даже после истечения срока действия основного договора до тех пор, пока не прекращены правоотношения.

Практическая значимость принципа автономности арбитражного соглашения определяется прямыми и косвенными его следствиями. К прямым следствиям автономности арбитражного соглашения традиционно относят *(363) следующие обстоятельства.

Во-первых, действительность основного договора не влияет на действительность арбитражного соглашения. Арбитражная оговорка сохраняет свою силу в случаях, когда основной договор не вступил в силу, был расторгнут сторонами, признан недействительным, утратил силу в результате истечения срока своего действия, ненаступления условия, которое было согласовано сторонами как основание для его вступления в силу или исполнения, и т.д. Более того, по общему правилу новация основного обязательства не лишает арбитражную оговорку силы, кроме случаев, когда третейский суд, указанный в соглашении, не может рассматривать спор, возникающий из нового обязательства, в силу ограниченности собственной компетенции.

Во-вторых, арбитражное соглашение может регулироваться нормами иного права, нежели основной договор, что имеет особую значимость для деятельности международного коммерческого арбитража.

Основным косвенным следствием автономности арбитражного соглашения является принцип "компетенции-компетенции" *(364). На связь рассматриваемых правовых конструкций обращает внимание и М.А. Попов, подчеркивая, что смысл принципа автономности состоит в том, чтобы обосновать принцип "компетенции-компетенции" арбитража, т.е. дать возможность арбитражу самостоятельно определить, имеет ли он полномочия на рассмотрение конкретного дела *(365).

Вторым следствием автономности являются применяемые в международном коммерческом арбитраже принцип действительности (validity) и правила, связанные с отказом от применения коллизионных норм, определяющих право, регулирующее отношения сторон.