Portret-Doriana-Greya

He had chasubles, also, of amber-coloured silk, and

Были у Дориана и другие облачения священников

blue silk and gold brocade, and yellow silk damask

-- из шелка янтарного цвета

и

голубого,

and cloth of gold, figured with representations of the

золотой

парчи,

желтой камки

и

глазета,

на

Passion and Crucifixion of Christ, and embroidered

которых были

изображены Страсти Господни

и

with lions and peacocks and other emblems;

Распятие, вышиты львы, павлины и всякие

dalmatics of white satin and pink silk damask,

эмблемы; были далматики из белого атласа и

decorated with tulips and dolphins and fleurs de lys;

розового штофа с узором из

тюльпанов,

altar frontals of crimson velvet and blue linen; and

дельфинов и французских лилий, были покровы

many corporals, chalice-veils, and sudaria.

для

алтарей

из

малинового

бархата

и

голубого

полотна,

священные

хоругви,

множество антиминсов и покровы для потиров.

In the mystic offices to which such things were put,

Мистические

обряды,

для

которых

there was something that quickened his imagination.

употреблялись

эти

предметы,

волновали

воображение Дориана.

For these treasures, and everything that he collected

Эти

сокровища,

как

и все, что собрал Дориан

in his lovely house, were to be to him means of

Грей

в

своем великолепно

убранном

доме,

forgetfulness, modes by which he could escape, for a

помогали ему хоть на

время

забыться,

спастись

season, from the fear that seemed to him at times to

от

страха,

который порой становился уже почти

be almost too great to be borne.

невыносимым.

Upon the walls of the lonely locked room where he

В нежилой, запертой комнате,

где

он

провел

had spent so much of his boyhood, he had hung with

когда-то

так

много дней своего детства, он сам

his own hands the terrible portrait whose changing

повесил

на

стену

роковой

портрет,

в чьих

features showed him the real degradation of his life,

изменившихся чертах читал постыдную правду

о

and in front of it had draped the purple-and-gold pall

своей

жизни,

и

закрыл его пурпурнозолотым

as a curtain.

покрывалом.

For weeks he would not go there, would forget the

По нескольку недель

Дориан не заглядывал сюда

hideous painted thing, and get back his light heart, his

и забывал отвратительное лицо на

полотне.

В

wonderful joyousness, his passionate absorption in

это

время

к

нему

возвращалась

прежняя

mere existence.

беззаботность,

светлая

веселость,

страстное

упоение жизнью.

Then, suddenly, some night he would creep out of the

Потом он вдруг ночью, тайком ускользнув

из

house, go down to dreadful places near Blue Gate

дому,

отправлялся в какие-то грязные притоны

Fields, and stay there, day after day, until he was

близ БлуГэйтФилдс и проводил там дни

до тех

driven away.

пор, пока его оттуда не выгоняли.

On his return he would sit in front of the picture,

А воротясь домой, садился перед портретом и

sometimes loathing it and himself, but filled, at other

глядел на него, порой ненавидя его и себя,

times, with that pride of individualism that is half the

порой жес

той

гордостью

индивидуалиста,

fascination of sin, and smiling with secret pleasure, at

которая влечет его навстречу греху, и

улыбался с

the misshapen shadow that had to bear the burden that

тайным

злорадством

своему

безобразному

should have been his own.

двойнику,

который

обречен

был

нести

предназначенное ему, Дориану, бремя.

After a few years he could not endure to be long out

Через несколько лет Дориан

уже

не

в

силах

of England, and gave up the villa that he had shared at

был подолгу оставаться где-либо

вне Англии.

Trouville with Lord Henry, as well as the little white

Он отказался от виллы в Трувиле, которую

walled-in house at Algiers where they had more than

снимал вместе

с лордом Генри, и от обнесенного

once spent the winter.

белой стеной домика в Алжире,

где

они

не раз

вдвоем проводили зиму.

He hated to be separated from the picture that was

Он не мог выносить разлуки с портретом,

such a part of his life, and was also afraid that during

который

занимал такое большое место в его

his absence someone might gain access to the room,

жизни.

И, кроме того, боялся, как бы в его

in spite of the elaborate bars that he had caused to be

отсутствие

в

комнату,

где

стоял

портрет,

placed upon the door.

кто-нибудь не забрался, несмотря на

надежные

засовы, сделанные по его распоряжению.

He was quite conscious that this would tell them

Впрочем, Дориан был вполне уверен, что если кто

nothing.

и увидит портрет, то ни о чем не догадается.

It was true that the portrait still preserved, under all

Правда, несмотря на отталкивающие следы

the foulness and ugliness of the face, its marked

пороков, портрет сохранил явственное сходство

likeness to himself; but what could they learn from

с ним,

но что же из этого?

that?

He would laugh at anyone who tried to taunt him.

Дориан

высмеял бы всякого, кто попытался бы

его шантажировать.

He had not painted it. What was it to him how vile

Не он писал портрет,

-- так кто же станет винить

and full of shame it looked?

его в этом постыдном безобразии?

Even if he told them, would they believe it?

Да если бы он и

рассказал людям правду, -- разве

кто поверит?

Yet he was afraid.

И всетаки он боялся.

Sometimes when he was down at his great house in

Порой, когда он в своем большом доме на

Nottinghamshire, entertaining the fashionable young

Ноттингемшайре

принимал

гостей,

светскую

men of his own rank who were his chief companions,

молодежь

своего круга,

среди

которой у него

and astounding the county by the wanton luxury and

было много приятелей, и развлекал их, поражая

gorgeous splendour of his mode of life, he would

все графство расточительной роскошью и

suddenly leave his guests and rush back to town to

великолепием

этих

празднеств,

он внезапно, в

see that the door had not been tampered with, and that

разгаре

веселья,

покидал

гостей

и

мчался

в

the picture was still there.

Лондон,

чтобы проверить, не взломана ли

дверь классной, на месте ли портрет.

What if it should be stolen?

Что, если его уже украли?

The mere thought made him cold with horror.

Самая мысль об этом леденила кровь Дориана.

Surely the world would know his secret then.

Ведь тогда свет узнает его тайну!

Perhaps the world already suspected it.

Быть может, люди уже и так коечто подозревают?

For, while he fascinated many, there were not a few

Да,

он

очаровывал многих, но немало было и

who distrusted him.

таких, которые относились к нему с недоверием.

He was very nearly blackballed at a West End club of

Его чуть не забаллотировали в

одном

which his birth and social position fully entitled him

вестэндском клубе, хотя по своему рождению и

to become a member, and it was said that on one

положению в обществе он имел полное право

occasion when he was brought by a friend into the

стать

членом этого клуба.

Рассказывали также,

smoking-room of the Churchill, the Duke of Berwick

что когда кто-то из приятелей Дориана привел

and another gentleman got up in a marked manner

его в курительную комнату Черчиллклуба, герцог

and went out.

Бервикский, а за ним и другой джентльмен

встали и демонстративно вышли.

Curious stories became current about him after he had

Темные

слухи

стали

ходить

о

нем,

когда

ему

passed his twenty-fifth year.

было уже лет двадцать пять.

It was rumoured that he had been seen brawling with

Говорили,

что его кто-то

видел

в одном

из

foreign sailors in a low den in the distant parts of

грязных

притонов

отдаленного

квартала

Whitechapel, and that he consorted with thieves and

Уайтчепла,

где

у

него

вышла

стычка

с

coiners and knew the mysteries of their trade.

иностранными матросами, что он водится с

ворами

и

фальшивомонетчиками

и посвящен в

тайны их ремесла.

His extraordinary absences became notorious, and,

Об его странных отлучках

знали уже многие, и,

when he used to reappear again in society, men would

когда он после них снова появлялся в обществе,

whisper to each other in corners, or pass him with a

мужчины шептались по углам, а проходя мимо

sneer, or look at him with cold searching eyes, as

него, презрительно усмехались или устремляли

though they were determined to discover his secret.

на него холодные, испытующие взгляды, словно

желая узнать наконец правду о нем.

Of such insolences and attempted slights he, of

Дориан,

разумеется, не

обращал

внимания

на

course, took no notice, and in the opinion of most

такие дерзости и знаки пренебрежения,

а

для

people his frank debonair manner, his charming

большинства

людей

его открытое

добродушие

boyish smile, and the infinite grace of that wonderful

л

приветливость,

обаятельная,

почти

детская

youth that seemed never to leave him, were in

улыбка, невыразимое очарование его

прекрасной

themselves a sufficient answer to the calumnies, for

неувядающей

молодости

были

достаточным

so they termed them, that were circulated about him.

опровержением

возводимой

на него клеветы --

так эти люди называли слухи, ходившие о

Дориане.

It was remarked, however, that some of those who

Однако

же

в

свете

было замечено, что люди,

had been most intimate with him appeared, after a

которые

раньше

считались

близкими друзьями

time, to shun him.

Дориана, стали его избегать.

Women who had wildly adored him, and for his sake

Женщины, безумно влюбленные в

него, для него

had braved all social censure and set convention at

пренебрегшие приличиями и бросившие вызов

defiance, were seen to grow pallid with shame or

общественному мнению, теперь бледнели от

horror if Dorian Gray entered the room.

стыда

и

ужаса,

когда

Дориан Грей входил в

комнату.

Yet these whispered scandals only increased, in the

Впрочем, темные слухи о Дориане только

eyes of many, his strange and dangerous charm.

придавали ему в глазах многих еще больше

очарования, странного и опасного.

His great wealth was a certain element of security.

Притом

и

его

богатство

до

некоторой

степени

обеспечивало ему безопасность.

Society, civilised society at least, is never very ready

Общество -- по крайней мере, цивилизованное

to believe anything to the detriment of those who are

общество

-- не очень-то склонно верить тому,

both rich and fascinating.

что дискредитирует людей богатых и приятных.

It feels instinctively that manners are of more

Оно инстинктивно понимает, что хорошие

importance than morals, and, in its opinion, the

манеры

важнее

добродетели,

и

самого

highest respectability is of much less value than the

почтенного

человека ценит

гораздо меньше, чем

possession of a good chef.

того, кто имеет хорошего повара.

And, after all, it is a very poor consolation to be told

И,

в

сущности,

это

правильно: когда вас в

that the man who has given one a bad dinner, or poor

каком-нибудь доме угостили плохим обедом или

wine, is irreproachable in his private life.

скверным

вином,

то

вас

очень мало утешает

сознание, что хозяин дома в личной жизни

человек безупречно нравственный.

Even the cardinal virtues cannot atone for half-cold

Как сказал однажды лорд Генри, когда

entr?es, as Lord Henry remarked once, in a discussion

обсуждался этот вопрос, -- самые высокие

on the subject; and there is possibly a good deal to be

добродетели не искупают вины человека, в доме

said for his view. For the canons of good society are,

которого

вам

подают

недостаточно

горячие

or should be, the same as the canons of art. Form is

кушанья.

И

в

защиту

такого мнения можно

absolutely essential to it.

сказать многое. Ибо в хорошем обществе царят --

или должны бы царить -- те же законы, что в

искусстве: форма здесь играет существенную

роль.

It should have the dignity of a ceremony, as well as

Ей

должна

быть

придана

внушительная

its unreality, and should combine the insincere

торжественность

и

театральность

церемонии,

character of a romantic play with the wit and beauty

она должна сочетать в себе неискренность

that make such plays delightful to us.

романтической пьесы с остроумием и блеском,

так пленяющими нас в этих пьесах.

Is insincerity such a terrible thing?

Разве притворство -- такой уж великий грех?

I think not.

Вряд ли.

It is merely a method by which we can multiply our

Оно

--

только

способ придать

многообразие

personalities.

человеческой личности.

Such, at any rate, was Dorian Gray's opinion.

Так, по крайней мере, думал Дориан Грей.

He used to wonder at the shallow psychology of those

Его

поражала

ограниченность

тех,

кто

who conceive the Ego in man as a thing simple,

представляет себе наше "я" как нечто простое,

permanent, reliable, and of one essence.

неизменное, надежное и однородное в своей

сущности.

To him, man was a being with myriad lives and

Дориан видел в человеке существо с мириадом

myriad sensations, a complex multiform creature that

жизней и мириадом ощущений, существо

bore within itself strange legacies of thought and

сложное и многообразное, в котором заложено

passion, and whose very flesh was tainted with the

непостижимое наследие мыслей и страстей, и

monstrous maladies of the dead.

даже плоть его заражена

чудовищными недугами

умерших предков.

He loved to

stroll through the gaunt cold

Дориан любил бродить по холодной и мрачной

picture-gallery of his country house and look at the

портретной галерее своего загородного дома и

various portraits of those whose blood flowed in his

всматриваться

в

портреты

тех, чья кровь текла в

veins.

его

жилах.

Here was Philip Herbert, described by Francis

Вот Филипп Герберт, о котором Фрэнсис Осборн

Osborne, in his

"Memoires on the Reigns of Queen

в своих

"Мемуарах

о

годах

царствования

Elizabeth and King James," as one who was "caressed

королевы Елизаветы и короля Иакова"

by the Court for his handsome face, which kept him

рассказывает, что "он был

любимцем

двора

за

not long company."

свою красоту, которая недолго его украшала".

Was it young Herbert's life that he sometimes led?

Дориан

спрашивал

себя: не является

ли

его

собственная

жизнь

повторением

жизни

молодого Герберта?

Had some strange poisonous germ crept from body to

Быть может, в их роду какой-то отравляющий

body till it had reached his own?

микроб переходил от одного к другому, пока не

попал в его собственное тело?

Was it some dim sense of that ruined grace that had

Уж не подсознательное ли воспоминание

о

made him so suddenly, and almost without cause,

рано отцветшей красоте далекого предка

give utterance, in Basil Hallward's studio, to the mad

побудило его, Дориана, неожиданно и почти без

prayer that had so changed his life?

всякого повода высказать в мастерской Бэзила

Холлуорда безумное желание, так изменившее

всю его жизнь?

Here, in gold-embroidered red doublet, jewelled

А

вот

в

красном камзоле с золотым шитьем, в

surcoat, and gilt-edged ruff and wrist-bands, stood Sir

украшенной

бриллиантами

короткой

мантии,

в

Anthony Sherard, with his silver-and-black armour

брыжах с золотым кантом и таких

же

манжетах

piled at his feet.

стоит сэр Энтони Шерард, а у

ног

его

сложены доспехи, серебряные с чернью.

What had this man's legacy been?

Какое наследие оставил он своему потомку?

Had the lover of Giovanna of Naples bequeathed him

Может быть, от этого любовника

Джованны

some inheritance of sin and shame?

Неаполитанской перешли к нему, Дориану,

какие-то постыдные пороки?

Were his own actions merely the dreams that the dead

И

не

являются

ли

его

поступки

только

man had not dared to realise?

осуществленными

желаниями

этого

давно

умершего человека, при жизни не дерзнувшего их

осуществить?

Here, from the fading canvas, smiled Lady Elizabeth

Дальше

с

уже

выцветающего

полотна

Devereux, in her gauze hood, pearl stomacher, and

улыбалась Дориану

леди

Елизавета

Девере

в

pink slashed sleeves.

кружевном чепце и расшитом жемчугом корсаже

с разрезными розовыми рукавами.

A flower was in her right hand, and her left clasped

В

правой

руке

цветок,

а

в левой --

эмалевое

an enamelled collar of white and damask roses.

ожерелье из белых и красных роз.

On a table by her side lay a mandolin and an apple.

На столике около нее лежат мандолина и яблоко,

There were large green rosettes upon her little pointed

на ее остроносых

башмачках -- пышные

зеленые

shoes.

розетки.

He knew her life, and the strange stories that were

Дориану

была известна

жизнь этой

женщины

told about her lovers.

и странные истории, которые рассказывались о

ее любовниках.

Had he something of her temperament in him?

Не

унаследовал

ли

он

и

какие-то свойства

ее

темперамента?

These oval heavy-lidded eyes seemed to look

Ее

удлиненные

глаза

с

тяжелыми

веками,

curiously at him.

казалось, глядели на него с любопытством.

What of George Willoughby, with his powdered hair

Ну а что досталось ему

от

Джорджа

Уиллоуби,

and fantastic patches?

мужчины

в

напудренном

парике и с забавными

мушками на лице?

How evil he looked! The face was saturnine and

Какое недоброе лицо, смуглое, мрачное,

с

ртом

swarthy, and the sensual lips seemed to be twisted

сладострастножестоким,

в

складке

которого

with disdain.

чувствуется надменное презрение.

Delicate lace ruffles fell over the lean yellow hands

Желтые

костлявые

руки

сплошь

унизаны

that were so over-laden with rings.

перстнями

и

полуприкрыты

тонкими

кружевами манжет.

He had been a macaroni of the eighteenth century,

Этот щеголь восемнадцатого века в молодости

and the friend, in his youth, of Lord Ferrars.

был другом лорда Феррарса.

What of the second Lord Beckenham, the companion

А второй лорд Бикингем, товарищ принцарегента

of the Prince Regent in his wildest days, and one of

в дни его самых отчаянных

сумасбродств и один

the witnesses at the secret marriage with Mrs.

из

свидетелей

его

тайного

брака

с

миссис

Fitzherbert?

Фицгерберт?

How proud and handsome he was, with his chestnut

Какой

гордый

вид

у

этого

красавца

с

curls and insolent pose!

каштановыми

кудрями,

сколько

дерзкого

высокомерия в его позе!

What passions had he bequeathed?

Какие страсти оставил он в наследство

потомку?

The world had looked upon him as infamous.

Современники считали его человеком без чести.

He had led the orgies at Carlton House.

Он

первенствовал

на

знаменитых

оргиях

в

Карлтонхаузе.

The star of the Garter glittered upon his breast.

На груди его сверкает орден Подвязки...

Beside him hung the portrait of his wife, a pallid,

Рядом

висит портрет его жены, узкогубой и

thin-lipped woman in black.

бледной женщины в черном.

Her blood, also, stirred within him. How curious it

"И

ее кровь тоже течет в моих жилах, -- думал

all seemed!

Дориан.-- Как все это любопытно!"

And his mother with her Lady Hamilton face, and her

А

вот

мать.

Женщина

с

лицом

леди

moist wine-dashed lips-he knew what he had got from

Гамильтон и влажными, словно омоченными в

her.

вине губами...

He had got from her his beauty, and his passion for

Дориан хорошо знал, что он унаследовал от нее:

the beauty of others.

свою красоту и страстную влюбленность в

красоту других.

She laughed at him in her loose Bacchante dress.

Она улыбается ему

с

портрета,

на

котором

художник изобразил ее вакханкой.

There were vine leaves in her hair.

В волосах ее виноградные листья.

The purple spilled from the cup she was holding.

Из чаши, которую она держит в

руках, льется

пурпурная влага.

The carnations of the painting had withered, but the

Краски

лица на портрете потускнели, но глаза

eyes were still wonderful in their depth and brilliancy

сохранили удивительную глубину и яркость.

of colour.

They seemed to follow him wherever he went.

Дориану казалось, что они следуют за ним, куда

бы он ни шел.

Yet one had ancestors in literature, as well as in one's

А

ведь

у

человека

есть предки не только в роду:

own race, nearer perhaps in type and temperament,

они у него есть и в

литературе. И многие из этих

many of them, and certainly with an influence of

литературных предков, пожалуй, ближе ему по

which one was more absolutely conscious.

типу и

темпераменту,

а

влияние их, конечно,

ощущается им сильнее.

There were times when it appeared to Dorian Gray

В иные

минуты Дориану Грею казалось, что вся

that the whole of history was merely the record of his

история

человечества -- лишь

летопись

его

own life, not as he had lived it in act and

собственной жизни, не той действительной,

circumstance, but as his imagination had created it for

созданной обстоятельствами, а

той, которой он

him, as it had been in his brain and in his passions.

жил

в

своем

воображении,

покорный

требованиям мозга и влечениям страстей.

He felt that he had known them all, those strange

Ему были

близки и понятны все те странные и

terrible figures that had passed across the stage of the

страшные

образы, что прошли на арене мира и

world and made sin so marvellous, and evil so full of

сделали

грех столь

соблазнительным,

зло

--

subtlety.

столь утонченным.

It seemed to him that in some mysterious way their

Казалось, жизнь их каким-то таинственным

lives had been his own.

образом связана с его жизнью.

The hero of the wonderful novel that had so

Герой увлекательной книги, которая оказала

на

influenced his life had himself known this curious

Дориана столь большое влияние, тоже был

fancy.

одержим такой фантазией.

In the seventh chapter he tells how, crowned with

В седьмой

главе он

рассказывает,

как он

в

laurel, lest lightning might strike him, he had sat, as

обличье

Тиберия,

увенчанный

лаврами,

Tiberius, in a garden at Capri, reading the shameful

предохраняющими от молнии, сиживал в саду

books of Elephantis, while dwarfs and peacocks

на Капри и читал бесстыдные книги Элефантиды,

strutted round him, and the flute-player mocked the

а вокруг него важно

прохаживались

павлины

и

swinger of the censer; and, as Caligula, had caroused

карлики, и флейтист дразнил кадильщика

with the green-shirted jockeys in their stables and

фимиама.

Он

был

и Калигулой, бражничал в

supped in an ivory manger with a jewel-frontleted

конюшнях с наездниками в зеленых

туниках и

horse; and, as Domitian, had wandered through a

ужинал из яслей слоновой кости вместе со своей

corridor lined with marble mirrors, looking round

лошадью, украшенной бриллиантовой повязкой

with haggard eyes for the reflection of the dagger that

на лбу. Он был Домицианом и, бродя по

was to end his days, and sick with that ennui, that

коридору,

облицованному

плитами

terrible taedium vitae, that comes on those to whom

полированного

мрамора,

угасшим

взором искал

life denies nothing; and had peered through a clear

в них

отражения кинжала, которому

суждено

emerald at the red shambles of the Circus, and then,

пресечь его дни, и томился тоской, 1аейшт

in a litter of pearl and purple drawn by silver-shod

у11ае, страшным недугом тех, кому жизнь ни в

mules, been carried through the Street of

чем не

отказывала.

Сидя

в цирке,

он сквозь

Pomegranates to a House of Gold, and heard men cry

прозрачный изумруд любовался кровавой резней

on Nero Caesar as he passed by; and, as Elagabalus,

на арене, а потом на носилках, украшенных

had painted his face with colours, and plied the distaff

жемчугом и пурпуром, влекомых мулами с

among the women, and brought the Moon from

серебряными подковами, возвращался в свой

Carthage, and given her in mystic marriage to the

Золотой

дворец

Гранатовой

аллеей,

Sun.

провожаемый

криками

толпы,

проклинавшей

его, цезаря

Нерона.

Он

был и

Гелиогабалом,

который, раскрасив

себе

лицо,

сидел

за

прялкой вместе с женщинами и приказал

доставить богиню Луны из Карфагена, чтобы

сочетать ее мистическим браком с Солнцем.

Over and over again Dorian used to read this fantastic

Вновь

и

вновь

перечитывал

Дориан

эту

chapter, and the two chapters immediately following,

фантастическую главу и две следующих, в

in which, as in some curious tapestries or

которых,

как

на

каких-то

удивительных

cunningly-wrought enamels, were pictured the awful

гобеленах

или

эмалях

искусной

работы,

and beautiful forms of those whom Vice and Blood

запечатлены были прекрасные и жуткие лики

and Weariness had made monstrous or mad: Filippo,

тех,

кого

Пресыщенность,

Порок

и

Duke of Milan, who slew his wife, and painted her

Кровожадность

превратили

в

чудовищ

или

lips with a scarlet poison that her lover might suck

безумцев.

Филиппе, герцог Миланский, который

death from the dead thing he fondled; Pietro Barbi,

убил свою жену и

намазал ей губы алым ядом,

the Venetian, known as Paul the Second, who sought

чтобы ее любовник вкусил смерть с мертвых уст

in his vanity to assume the title of Formosus, and

той, кого он ласкал.

Венецианский Пьетро Барби,

whose tiara, valued at two hundred thousand florins,

известный

под именем

Павла

Второго

и

в

was bought at the price of a terrible sin; Gian Maria

своем

тщеславии

добившийся,

чтобы

его

Visconti, who used hounds to chase living men, and

величали "Формозус", то есть "Прекрасный"; его

whose murdered body was covered with roses by a

тиара, стоившая двести тысяч флоринов, была

harlot who had loved him; the Borgia on his white

приобретена

ценой

страшного

преступления.

horse, with Fratricide riding beside him, and his

Джан

Мария

Висконти,

травивший

людей

mantle stained with the blood of Perotto; Pietro

собаками; когда он был

убит, труп его усыпала

Riario, the young Cardinal Archbishop of Florence,

розами любившая его гетера. Цезарь Борджиа

на

child and minion of Sixtus IV., whose beauty was

белом коне -- с ним рядом скакало

equalled only by his debauchery, and who received

братоубийство,

и

на

плаще

его была кровь

Leonora of Aragon in a pavilion of white and crimson

Перотто.

Молодой

кардинал,

архиепископ

silk, filled with nymphs and centaurs, and gilded a

Флоренции,

сын

и

фаворит

папы

Сикста

boy that he might serve at the feast as Ganymede or

Четвертого,

Пьетро

Риарио,

чья

красота

Hylas; Ezzelin, whose melancholy could be cured

равнялась

только

его

развращенности;

он

only by the spectacle of death, and who had a passion

принимал Леонору Арагонскую в шатре из белого

for red blood, as other men have for red wine-the son

и

алого

шелка,

украшенном

нимфами

и

of the Fiend, as was reported, and one who had

кентаврами,

и

велел позолотить

мальчика,

cheated his father at dice when gambling with him for

который

должен

был

на

пиру

изображать

his own soul; Giambattista Cibo, who in mockery

Ганимеда

или

Гиласа.

Эзелпн,

чью

took the name of Innocent, and into whose torpid

меланхолию

рассеивало

только

зрелище

veins the blood of three lads was infused by a Jewish

смерти, -- он был одержим

страстью к крови,

doctor; Sigismondo Malatesta, the lover of Isotta, and

как другие

одержимы страстью к красному вину;

the lord of Rimini, whose effigy was burned at Rome

по

преданию,

он

был

сыном

дьявола

и

as the enemy of God and man, who strangled

обманул

своего

отца, играя с ним в кости на

Polyssena with a napkin, and gave poison to Ginevra

собственную

душу.

Джанбаттиста

Чибо, в

d'Este in a cup of emerald, and in honour of a

насмешку именовавший себя Невинным, тот

shameful passion built a pagan church for Christian

Чибо, в чья истощенные

жилы

еврейлекарь влил

worship; Charles VI., who had so wildly adored his

кровь

трех

юношей.

Сиджизмондо

Малатеста,

brother's wife that a leper had warned him of the

любовник Изотты и сюзеренный властитель РиУ

insanity that was coming on him, and who, when his

мини,

который задушил салфеткой Поликсену,

brain had sickened and grown strange, could only be

а

Джиневре

д'Эсте

поднес

яд

в

изумрудном

soothed by Saracen cards painted with the images of

кубке;

он

для

культа

постыдной

страсти

Love and Death and Madness; and, in his trimmed

воздвиг

языческий

храм,

где

совершались

jerkin and jewelled cap and acanthus-like curls,

христианские богослужения.

Изображение этого

Grifonetto Baglioni, who slew Astorre with his bride,

врага бога и людей сожгли в Риме. Карл Шестой,

and Simonetto with his page, and whose comeliness

который

так

страстно

любил

жену

брата,

что

was such that, as he lay dying in the yellow piazza of

один прокаженный предсказал

ему безумие

от

Perugia, those who had hated him could not choose

любви; когда ум его помутился, его успокаивали

but weep, and Atalanta, who had cursed him, blessed

только

сарацинские

карты

с

изображениями

him.

Любви,

Смерти

и

Безумия.

И,

наконец,

Грифонетто

Бальони

в

нарядном

камзоле и

усаженной алмазами шляпе на акантоподобных

кудрях, убийца Асторре и его невесты, а также

Симонетто и его пажа, столь прекрасный, что,

когда он умирал на желтой пьяцце Перуджии,

даже ненавидевшие

его

не

могли

удержаться от

слез, а проклявшая его Аталанта благословила

его.

There was a horrible fascination in them all.

Все они таили в себе какую-то страшную

притягательную силу.

He saw them at night, and they troubled his

Они снились

Дориану по

ночам, тревожили его

imagination in the day.

воображение днем.

The Renaissance knew of strange manners of

Эпоха Возрождения знала

необычайные способы

poisoning-poisoning by a helmet and a lighted torch,

отравления: отравляла с

помощью шлема

или

by an embroidered glove and a jewelled fan, by a

зажженного факела, вышитой перчатки или

gilded pomander and by an amber chain.

драгоценного

веера, раззолоченных

мускусных

шариков и янтарного ожерелья.

Dorian Gray had been poisoned by a book.

А Дориан Грей был отравлен книгой.

There were moments when he looked on evil simply

И в иные минуты Зло было для него лишь

as a mode through which he could realise his

одним из средств осуществления того, что он

conception of the beautiful.

считал красотой жизни.

CHAPTER XII

ГЛАВА XII

It was on the ninth of November, the eve of his own

Это было девятого ноября и (как часто вспоминал

thirty-eighth birthday, as he often remembered

потом Дориан)

накануне

дня его рождения, когда

afterwards.

ему исполнилось тридцать восемь лет.

He was walking home about eleven o'clock from Lord

Часов в одиннадцать вечера он возвращался

Henry's, where he had been dining, and was wrapped

домой от лорда Генри, у

которого обедал.

Он

in heavy furs, as the night was cold and foggy.

шел пешком, до глаз закутанный в шубу, так как

ночь была холодная и туманная.

At the corner of Grosvenor Square and South Audley

На углу Гровенорсквер и СаусОдлистрит мимо

Street a man passed him in the mist, walking very

него во мгле

промелькнул человек,

шедший

fast, and with the collar of his grey ulster turned up.

очень быстро с саквояжем в

руке.

He had a bag in his hand. Dorian recognised him. It

Воротник его серого пальто был поднят, но

was Basil Hallward.

Дориан узнал Бэзила Холлуорда.

A strange sense of fear, for which he could not

Неизвестно

почему, его вдруг охватил какой-то

account, came over him.

безотчетный страх.

He made no sign of recognition, and went on quickly

Он и

виду

не

подал,

что узнал

Бэзила, и

in the direction of his own house.

торопливо зашагал дальше.

But Hallward had seen him.

Но Холлуорд успел его заметить.

Dorian heard him first stopping on the pavement, and

Дориан слышал, как он остановился и

затем стал

then hurrying after him.

его догонять.

In a few moments his hand was on his arm.

Через минуту рука Бэзила легла на его плечо.

"Dorian!

-- Дориан!

What an extraordinary piece of luck!

Какая удача!

I have been waiting for you in your library ever since

Я ведь дожидался у вас в

библиотеке

с девяти

nine o'clock.

часов.

Finally I took pity on your tired servant, and told him

Потом

наконец

сжалился над вашим

усталым

to go to bed, as he let me out.

лакеем и сказал ему, чтобы

он выпустил

меня и

шел спать.

I am off to Paris by the midnight train, and I

Ждал

я

вас

потому,

что

сегодня

particularly wanted to see you before I left.

двенаднатичасовым

уезжаю

в

Париж,

и мне

очень нужно перед отъездом с вами потолковать.

I thought it was you, or rather your fur coat, as you

Когда вы прошли мимо, я узнал вас, или, вернее,

passed me. But I wasn't quite sure.

вашу шубу, но все же сомневался...

Didn't you recognise me?"

А вы-то разве не узнали меня?

"In this fog, my dear Basil?

-- В таком тумане, милый мой Бэзил?

Why, I can't even recognise Grosvenor Square.

Я даже Гровенорсквер не узнаю.

I believe my house is somewhere about here, but I

Думаю, что мой дом где-то здесь близко, но и в

don't feel at all certain about it.

этом вовсе не уверен...

I am sorry you are going away, as I have not seen you

Очень

жаль,

что

вы

уезжаете,

я

вас

не

видел

for ages.

целую

вечность.

But I suppose you will be back soon?"

Надеюсь, вы скоро вернетесь?

"No: I am going to be out of England for six months.

-- Нет, я пробуду за границей месяцев шесть.

I intend to take a studio in Paris, and shut myself up

Хочу снять в Париже

мастерскую и запереться в

till I have finished a great picture I have in my head.

ней, пока

не

окончу

одну

задуманную

мною

большую вещь.

However, it wasn't about myself I wanted to talk.

Ну, да я не о своих делах хотел говорить с вами.

Here we are at your door.

А вот и ваш подъезд.

Let me come in for a moment. I have something to

Позвольте мне войти на минуту.

say to you."

"I shall be charmed.

-- Пожалуйста, я очень рад.

But won't you miss your train?" said Dorian Gray,

Но вы

не

опоздаете

на поезд?

--

небрежно

languidly, as he passed up the steps and opened the

бросил Дориан Грей, взойдя по ступеням и

door with his latch-key.

отпирая дверь своим ключом.

The lamp-light struggled out through the fog, and

При

свете

фонаря,

пробивавшемся

сквозь

Hallward looked at his watch.

туман, Холлуорд посмотрел на часы.

"I have heaps of time," he answered. "The train

-- У меня еще уйма времени,

--

сказал

он.Поезд

doesn't go till twelve-fifteen, and it is only just

отходит

в

четверть

первого,

а сейчас только

eleven.

одиннадцать.

In fact, I was on my way to the club to look for you,

Я ведь все равно шел в клуб, когда мы

when I met you.

встретились, -- рассчитывал застать вас там.

You see, I shan't have any delay about luggage, as I

С багажом возиться мне не придется -- я уже

have sent on my heavy things.

раньше отправил все тяжелые вещи.

All I have with me is in this bag, and I can easily get

Со мной

только этот

саквояж,

и за

двадцать

to Victoria in twenty minutes."

минут я доберусь до вокзала Виктории.

Dorian looked at him and smiled.

Дориан посмотрел на него с улыбкой.

"What a way for a fashionable painter to travel!

-- Вот как путешествует известный художник!

A Gladstone bag, and an ulster!

Ручной саквояж и осеннее пальтишко!

Come in, or the fog will get into the house.

Ну, входите же скорее, а то туман заберется в дом.

And mind you don't talk about anything serious.

И, пожалуйста,

не

затевайте

серьезных

разговоров.