книги / Эволюция феодализма в России

ство и огородничество. К этому времени относится заро­ ждение знаменитого впоследствии ростовского огородни­ чества. Предприимчивые крестьяне Ростовского уезда Ярославской губернии нередко занимались торговым огородничеством далеко от родных мест, приобретая или арендуя значительные земельные участки в Москве, близ Петербурга, Риги и в других пунктах. Выделялись на рынке своими высокими качествами также саратовские огурцы, арбузы и дыни 15.

С присоединением Крыма изменяется характер мест­ ного виноградарства. Вместо столовых сортов получает распространение виноградная лоза, дающая сырье для виноделия, которое быстро развивалось, привлекая вни­ мание предпринимателей из сановной аристократии; на­ кануне отмены крепостного права виноделие укрепило здесь свои позиции16.

у Техника земледелия совершенствовалась. Несмотря на то что прогресс был весьма замедленным и нередко малозаметным, его нельзя не принимать во внимание. В зависимости от условий тех или иных очагов земледе­ лия можно отметить большое разнообразие видов пахот­ ных орудий. Под обобщенное понятие «соха» подводи­ лось много вариантов, отличавшихся друг от друга величиной, формой и расположением металлических деталей (сошников, ральников, лемехов, полиц), конфи­ гурацией деревянной основы — рассохи, вспомогательны­ ми приспособлениями для облегчения движения, произ­ водства тех или иных работ и т. д.; наибрлее совершен­ ный тип русской сохи с отвалом распространился почти повсюду. На Урале ее модификацией являлась сохакурашимка, на юге Сибири — соха-колесуха. На тяже­ лых дерновых почвах, а затем и более широко стали употребляться плуги (особенно в южных уездах). Это­ му способствовало развитие металлургии и металлооб­ работки, в особенности на Урале. Медленнее внедрялись металлические детали в других пахотных орудиях. Бо­ роны с железными зубьями появились сравнительно поздно. Среди уборочного инструментария заметно уве­ личение доли кос-литовок. Миллионные партии кос вво­ зились из-за рубежа в конце XVIII — начале XIX в. Впо­ следствии машинное производство сельскохозяйственных орудий учло опыт изготовления, например, сох 17

Применение сельскохозяйственных машин различно­ го назначения имело крайне ограниченные размеры, и

.лишь к середине XIX в. о„нем можно говорить как о за­ метном факторе сельскохозяйственного производства. Первоначально это были машины, приводимые в движе­ ние упряжными животными (лошадьми, волами). Тем не менее отечественное сельскохозяйственное машино­ строение современниками оценивалось достаточно вы­ соко, нередко предпочтение отдавалось орудиям, изго­ товленным в России. И это понятно, ибо они учитывали конкретные условия земледелия. Многиетехнические новшества, предложенные русскими умельцами, так и остались невиедренными в практику сельского хозяй­ ства, например молотилка Я. Щербакова, изобретенная в 1822 г., и д р .18

Однако учет конкретных условий России нередко означал приспособление технических усовершенствова­ ний к барщинно-крепостнической практике ведения сельского хозяйства. Так, социальная обстановка ока­ зывала обратное, тормозящее, воздействие на развитие производительных сил в земледелии. В этой связи до­ стойны быть отмеченными факты, когда русские изобре­ татели сельскохозяйственных машин приноравливались к крепостнической практике (упрощение конструкций, замена металлических частей деревянными, уменьшение мощности и скорости молотилок в расчете на слабосиль­ ных крестьянских лошадей и др.) 19.

Урожайность хлебов в России изучаемого времени была чрезвычайно пестрой: она зависела от множества

помещичьи поля, обрабатываемые принудительным тру­ дом крепостных крестьян, как правило, уступали кресть­ янским по производительности труда вообще и по уро­ жайности в частности. Боярин Б. И. Морозов спокойно распоряжался крестьянским хлебом, если тот уродился лучше господского, предписывая брать себе «добрый» крестьянский хлеб, а мужикам отдавать «худой» бояр­ ский. Это зафиксировано также владельческими инструк­ циями первой половины XVIII в .20 Лишь в имениях, твердо вставших на путь «обуржуазивания», заметно повышение продуктивности сельского хозяйства, увели­ чение урожайности, валовых сборов и товарного выхода хлебов.

Сводные данные об урожайности в целом по России стали собираться лишь со второй половины XVIII в. Др

этого времени приходится довольствоваться весьма от­ рывочными, разрозненными сведениями по отдельным владениям, территориям, притом на самые различные даты, что затрудняет их сопоставление и изучение. Для целей нашей работы воспользуемся теми обобщенными показателями, которые имеются в литературе.

На землях Приуралья, в пределах Сылвенско-Ирен- ского поречья, на протяжении XVII — начала XVIII в. Средние урожаи хлебов были заметно выше, чем в цент­ ре (рожь от сам-4 до сам-10, овес от сам-2,5 досам-6—7). Во второй половине XVII в. почти повсеместно урожай­ ность имеет тенденцию к возрастанию. Эта тенденция сохранилась и в XVIII в., а наиболее последовательно — в Черноземном центре. Для Европейского Севера, со­ гласно последним исследованиям, было характерно по­ нижение урожайности в XVIII в. Лишь в следующем столетии выявляется известный ее подъем'21.

Для первой половины XIX в. имеется массовый ма­ териал об урожайности злаков, свидетельствующий, что при колебаниях в зависимости от зоны и времени пока­ затели почти не повышаются (примерно сам-2,5), а в го­ сударственной деревне 40—50-х годов даже понижа­

на посев требовалось 45—47 млн. четвертей, остаток едва покрывал потребности страны в продовольствии, которая, по казенным прикидкам, определялась в сред­ нем 107 млн. четвертей23.

Согласно другим исчислениям (И. Д. Ковальченко), в 50-х годах XIX в. валовой сбор хлебов приближался к 200 млн. четвертей, в том числе у помещиков — 45,2 млн.*, у крестьян— 153,4 млн. (округленно). Сред­ няя товарность зернового производства определялась в 10% для начала XIX в. и примерно в 20% к середине столетия24.

Сохранение и восстановление плодородия полей оста­ валось большой и сложной задачей для русского земле­ делия XVII — первой половины XIX в. Распространение

* В предыдущее время доля товарного помещичьего хлеба была выше.

унавоживания почв содействовало ее решению; вместе с тем стали все шире применяться и другие виды удобре­ ний— торф, ил, зола, лесной перегной и др .25

При господстве трехполья проблема плодородия за­ висела во многом от состояния животноводства, а это последнее — от кормовой базы, прежде всего от лугово­ го хозяйства. Обеспеченность скотом во многом опреде­ ляла уровень производства не только зернового хозяй­ ства. В еще большей мере навозное удобрение требова­ лось для полей, занятых техническими культурами — льном и коноплей. При большой неравномерности нали­ чия рабочего и мясо-молочного скота у крестьян разных категорий и местностей, что было известно и в предыду­ щие времена, в XVII — первой половине XIX в. положе­ ние еще более обострилось. Процесс имущественного и социального расслоения проявился и в этой области. Число хозяйств, не имевших скота или имевших его мало для нормального ведения дел, увеличивалось абсолютно и относительно.

Одновременно наблюдается прогресс животновод­ ства. Он выражался в выделении районов, где эта от­ расль хозяйства становится доминирующей, при этом приспособляющейся к рынку. В XVII в. выделяется в этом отношении Ярославский уезд. На севере, в Архан­ гельской губернии, уже к середине XVII в. складывает­ ся очаг разведения мясо-молочного продуктивного скота (холмогорская порода). В Вологодском уезде с конца XVII в. обнаруживается молочно-мясной уклон живот­ новодства. В верховьях Северной Двины эта специали­ зация повлияла и на характер расселения жителей, ко­ гда возникла нехватка угодий26.

В черноземной полосе и на юге широкое развитие получило коневодство, в том числе специализированное (беговые лошади, тяжеловозы, племенное коневодство). По данным 1784 г., в Курской губернии крестьяне имели на 220 тыс. хозяйств 940 тыс. лошадей, 810 тыс. коров, 2 млн. 230 тыс. овец. В степях Причерноморья на протя­ жении XVIII — первой половины XIX в. умножаются животноводческие «заводы» — казенные и главным об­

скота и 1,5 млн. овец. Но и после этих потерь у многих помещиков имелись «заводы» с сотнями лошадей и ты­ сячами овец27. "V

Впервой четверти XIX в. в Екатеринославской губёр^.

ииипродолжало расти животноводство у различных групп

населения, в том числе у иностранных колонистов. Но­ вой отраслью явилось разведение тонкорунных овец. Только у помещиков их поголовье с 1807 по 1825 г. уве­ личилось примерно в 19 раз (с 4 тыс. до 77,5 тыс.). Куп­ цы не без успеха разводили скот на убой, используя арендованные пастбища. Еще большее значение живот­ новодство имело в Херсонской губернии, где за 1805— 1828 гг. на частновладельческих заводах поголовье ло­ шадей удвоилось. Так же и даже более увеличилось ста­ до рогатого скота (хотя и с заметными колебаниями пб годам). Особенно резкие колебания претерпевало овце­ водство. Количество овец здесь то превышало 400 .тыс., то падало до 150—250 тыс. Но самых больших успехов на юге достигло животноводство в Таврической губер­ нии. Несмотря на ряд тяжелых стихийных бедствий (хо­ лода, болезни, опустошение пастбищ саранчой и т. д.), там отмечается значительный рост поголовья на исходе первой четверти XIX в .28

Дворцовое ведомство, и ранее располагавшее доволь­ но '’крупным поголовьем скота, в первой половине XVIII в. подходит к его разведению более дифференци­ рованно, с учетом хозяйственной выгоды. Свиней и круп­ ный рогатый скот держали там, где работали виноку­ ренные заводы и можно было использовать кормовые отходы производства (барду’). Овцеводство чаще прак­ тиковалось в южных районах, изобильных естественны­ ми пастбищами. Создаются крупные овчарни, связан­ ные с рынком. Не чуждо было это ведомство и выведе­ нию новых пород рогатого скота путем скрещивания иностранных и местных видов. На протяжении XVIII в. заметных успехов достигает животноводство на Дону. Особенно преуспевали хозяйства казацкой старшины. В некоторых из них насчитывались тысячи лошадей, крупного рогатото скота и овец29.

В целом по России на протяжении предреформенных десятилетий XIX в. наблюдается снижение уровня обе­ спеченности населения скотом. В 40-х годах, по данным губернаторских отчетов, на 52,5 млн. жителей приходи­ лось скота (в пересчете на крупный) 41 млн. 648 тыс. го-

лов, а в 50-х годах на 58,9 млн. человек — 39 млн. 670 тыс. Снижение составило 4,8% 30.

Таким образом, в этой отрасли сельской экономики обнаружились тенденции упадка феодально-крепостни­ ческой системы. Но 'это не исключало, разумеется, про­ цесса специализации животноводства, его развития в тех местностях, где она имела товарное назначение. По­ следнее обстоятельство подталкивало сельское хозяй-: ство и с точки зрения организационно-экономической на путь создания акционерных обществ; однако нередко они терпели крах в условиях обострявшихся противоре­ чий между производительными силами и производствен­ ными отношениями. Такие попытки с участием помещи­ ков отмечены в разных отраслях сельского хозяйства дореформенной поры, включая тонкорунное овцевод­ ство31.

Итак, развитие сельскохозяйственного производства в позднефеодальной России характеризовалось противо­ речивыми чертами. Наряду с явлениями прогресса отчетливо вырисовываются ограниченные возможности отживающей свой век феодально-крепостнической фор­ мации. Даже вовлечение в хозяйственный оборот огром­ ного земельного фонда лишь отчасти смогло отодвинуть назревший конфликт. Возможность более высокого уров­ ня развития сельскохозяйственного производства упира­ лась в систему общественных отношений32. Недаром один из современников называл трехпольную практику земледелия «системой барщинскою». Свидетельством назревшего конфликта являлось и сохранение примерно на одном уровне затрат крепостного труда в зерновом хозяйстве позднефеодальной поры 33.

2. Хозяйство феодалов и крестьян. Товарное производство

Одним из главных вопросов, возникающих при изу­ чении господствующей в сельском хозяйстве системы феодально-крепостнических отношений, является вопрос о путях развития помещичьего и крестьянского хо­ зяйства (понимая в данном случае под «помещичьим» более широкий комплекс феодальных вотчин вообще). Наиболее концентрированным выражением этого про­ цесса может служить рента, уплачиваемая зависимым

крестьянином.-в пользу господина, ее виды, размеры, эволюция.

Переходя к этим ключевым проблемам аграрного развития позднефеодальной России, остановимся на из-

исследования, посвященные отдельным вотчинам, тем или иным районам страны. Не всегда этот большой ма­ териал оказывается сопоставимым во времени, по тер­ ритории да и по методике добывания сведений. Несмо­ тря на это, можно предпринять попытку обобщенного изложения темы.

Первым долгом предстоит охарактеризовать эконо­ мическое существо хозяйства изучаемой поры, в какой мере оно являлось натурально-потребительским, отве­ чающим основному назначению феодальной вотчины. Чтобы сохранить феодальные черты, оно должно было выполнять (пусть по-разному в различных условиях) свою утилитарную роль — обеспечение потребностей по­ мещика продуктами, производимыми внутри вотчины пу­ тем барщины в господском хозяйстве или же натураль­ ного оброка. С достаточной уверенностью можно ска­ зать, что такую роль большинство помещичьих имений выполняло не только в XVII—XVIII вв., но и накануне реформы 1861 г. Конечно, потребности феодального класса росли и усложнялись. Они не всегда могли быть обеспечены за счет эксплуатации трудовых и материаль­

функция барского хозяйства оставалась всегда. Недаром хорошо известные от XVII в. вотчины Б. И. Морозова и А. И. Безобразова в этом отношении однотипны вла­ дениям Воронцовых и Шереметевых первой половины XIX столетия.

Отмечая потребительские черты хозяйства феодаль­ ных владений XVII — первой половины XIX в., необхо­ димо помнить и о внутренней эволюции этого, казалось бы, самого неподвижного и консервативного элемента экономики той эпохи. Дело в том, что сама «натураль­ ность» меняла свое назначение ро мере распространения товарно-денежных отношений. Раньше она была тако­ вой в силу своей внутренней природы. Со временем про­ изводство потребительских продуктов феодальной вот­ чины все чаще имеет и другую функцию — своего рода

щита, ограждающего помещика от излишних расходов, то есть противостоит товаркой форме продукта и день­ гам (деньги еще довольно дороги, соблазнительность дарового труда крепостных слишком велика). На пер­ вых порах денежное богатство выступает в форме на­ копления сокровищ, лежит «мертвым капиталом» в сун­ дуках и коробьях Н. И. Романова, А. И. Безобразова и других феодалов34. Поэтому натуральный характер тех или иных отраслей экономики барского владения нахо­ дит свое объяснение и обоснование лишь в связи с рас­ пространением товарно-денежного хозяйства, составляя как бы оборотную сторону его.

Думается, под этим углом зрения требует осмысле­ ния обширный фактический материал о натурально-по­ требительской направленности большого числа феодаль­ ных имений данного периода. И это вряд ли следует рас­ сматривать только как противоречие товарно-денежному хозяйству, которое постепенно становится определяю­ щим началом экономики, утверждая свои позиции нака­ нуне падения крепостного права.

Конечно, «'консервация натуральных устоев феодаль­ ной вотчины тормозила развитие аграрных отношений, замедляла общественный прогресс. Но в не меньшей степени прогрессу сельского хозяйства препятствовало монопольное землевладение феодалов. В условиях «но­ вого периода» русской истории и упрочения государ­ ственного единства России расширение прав феодалов, их власти над землей и крестьянами имело своим следствием своеобразную «децентрализацию» хозяйст­ венной жизни русского крестьянства, наперекор которой шел процесс экономического слияния ранее обособлен­ ных областей, земель и княжеств. Только принимая во внимание эту центробежную тенденцию социально-эко­ номического развития, можно правильно и объективно оценить ростки нового, упорно прокладывавшие себе до­ рогу в толще феодально-крепостнических отношений.

В самом деле, обращаясь к структуре феодальных вотчин, мы с несомненностью отмечаем тот факт, что они создают чрезвычайно пеструю картину экономиче­ ской жизни многих районов страны. В XVII столетии весьма распространенным явлением было распыленное расположение феодальных имений, принадлежавших од­ ному и тому же владельцу. Так, боярин И. И. Романов имел землю и крестьян в 16 уездах, боярин Б. И. Моро-

зов — в 19, стольник А. И. Безобразов — в 11 уездах. Подобная же картина обнаруживается и в землевладе­ нии многих других светских, а также церковных феода­ лов. Так, Троице-Сергиев монастырь обладал вотчинами’ почти в 40 уездах. Владения патриаршей кафедры были разбросаны на территории 16 уездов. Собственно цар­ ское хозяйство (ведомство дворца) имело в первой по­ ловине XVIII в. населенные земли в самых различных районах государства — в пределах 109 уездов35. Отсюда и картина землевладения в отдельно взятом уезде пред­ стает чрезвычайно мозаично.

Столь же показательно дробление населенных пунк­ тов между несколькими помещиками, также создавав­ шее неизбежную чересполосицу. В XVII в. это присуще не только южным районам, но и ряду уездов Замосков­ ного края. В следующем столетии и позже такие селения (например, в Поволжье) назывались «разнопоместны­ ми». В дальнейшем территориальная расчлененность дворянских имений принципиальных изменений не испы­ тала. В центральных районах, на Украине, в Прибалти­ ке, Белоруссии, Поволжье и других местах к 1726 г. рас­ полагались 64 вотчины А. Д. Л1еншикова. Правда, гене­ ральное межевание и в особенности частные соглашения между помещиками, а также прекращение массовых по­ местных раздач -способствовали некоторому упорядоче­ нию этого дела, сокращению чересполосицы владений. Но одновременно шел процесс формирования огромных крепостнических латифундий, которые далеко не всегда (а точнее, довольно редко) составлялись из сплошных массивов земель. Так, земли Шереметевых в первой по­ ловине XIX в. находились в 17 губерниях, Воронцовых (начало XIX в.) — в 16 губерниях36 и т. д.

Исторически сложившееся многообразие видов и форм феодальной вотчины нашло отражение в органи­ зации управления ими, отличавшегося не меньшей многоликостью не только в XVII—XVIII, но и в первой по­ ловине XIX в .37

Земельной карте довольно многокрасочную расцвет­ ку придавала практика земельных переделов, которая утверждалась постепенно и поддерживалась помещика­ ми и царскими властями. Она для феодального хозяй­ ства играла роль ограничителя «размывающих» кресть­ янские общины процессов. Эти последние вызывались внедрением денежного начала и одновременно как бы

заглаживали тот ущерб, который наносился крестьян­ скому хозяйству ростом феодальной ренты. Такого рода внутривотчинной «саморегуляцией» владелец стремился сохранить тяглоспособность крестьянского двора.

Проникновение товарно-денежных отношений в сель­ скую экономику самым непосредственным образом ска­ залось на хозяйстве феодало^/ Оно постепенно само ста­ новится ячейкой товарного хозяйства. Производство про­ дукции на рынок приобретает все большее значение не только в крупных владениях Морозова, Милославского, Черкасского, Голицына, Одоевского, но и в части рядо­ вых феодальных хозяйств, как это было, например, у по­

в плодородные районы Черноземного центра уже во вто­ рой половине XVII в. служит своего рода рычагом това­ ризации феодального хозяйства. Напомним, что столь­ ник А. И. Безобразов быстро наладил торговлю «струго­

Изучение орловского хлебного рынка и торговых связей других пунктов на юге во второй половине XVII в. дает основание полагать, что этот процесс захватил обшир­ ные районы Черноземного центр«39.

Несмотря на свою эффективность, огромные владе­ ния «полудержавного властелина» А. Д. Меншикова, разбросанные в разных частях страны, также являют собой наглядный пример организации торгового земле­ делия и других отраслей сельского хозяйства. У «свет­ лейшего» князя были специальные агенты по скупке зем­ ли и крестьян в южных районах. Другие феодалы первой половины XVIII в. (Головкины, Макаров, МусиныПушкины и др.) оказались также захваченными ком­ мерческим духом. Ярче эти явления давали себя знать в нечерноземной полосе. Среди хлебных подрядчиков начала XVIII в. более 10% были из дворян40.

Как свидетельствуют исследования советских истори­ ков, не осталось в стороне от воздействия товарно-денеж­ ных отношений и хозяйство церковных феодалов. И это несмотря на определенную специфику положения духов­ ных вотчин в общей системе феодализма, предполагаю­ щую как бы отрешенность от всего мирского, суетного, тем более связанного с деньгами, торговлей и прочими отнюдь не боговдохновенными сторонами жизни. В дей-