Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

В рамках виндикационного правоотношения реализуется охранительное

право требования – притязание, а любое притязание, как

известно, может быть только относительным1 .

Будучи обязательственным, виндикационное притязание имеет,

однако, ту особенность, что всецело зависит от судьбы охраняемого

им вещного права и той вещи, которая выступает объектом последнего.

Поэтому, если вещь погибает, выбывает из владения ответчика

или существенно видоизменяется либо истец утрачивает право на

нее, виндикация становится невозможной. Однако, как уже было

показано, невозможно согласиться с мнением, будто бы, в отличие

от виндикационного притязания, требование о реституции не исчезает

при утрате вещи, а «просто преобразуется в требование о денежной

компенсации»2. Требование о компенсации (компенсационной

реституции), анализ которого предстоит ниже, является

иным, самостоятельным притязанием, существенно отличным от

требования о возврате переданной по недействительной сделке и

сохранившейся в натуре вещи.

Итак, виндикационное притязание является строго личным

(в смысле относительным), как и вообще всякое право требования.

Интересно отметить, что даже авторы, отрицающие обязательственную природу виндикационного

притязания, вынуждены, тем не менее, признать его сходство с обязательственным

правом требования и даже предлагают применять к нему по аналогии

нормы обязательственного права (см., напр.: Виндшейд. Указ. соч. С. 93 сл.; Агарков

М. М. Указ. соч. С. 25 сл.; Черепахин Б. Б. Виндикационные иски в советском праве //

Учен. зап. Свердловского юридического института. Т. 1. Свердловск, 1945. С. 50, 66).

1

Пытаясь оспорить данное положение, К. И. Скловский упоминает о некоем абсолютном,

вещном притязании (см.: Скловский К. Некоторые проблемы реституции.

С. 108 (сн. 1), 117), однако введение в оборот подобной категории требует теоретического

обоснования, которого автор, к сожалению, не дает. Успех такого обоснования,

равно как и вообще научной дискуссии, зависит, помимо прочего, и от аккуратности

в цитировании сторонников противоположной точки зрения. Так, применительно к

рассматриваемому вопросу автор оспаривает не тот тезис, который был выдвинут

мной в действительности, – о том, что виндикационное притязание всегда является

относительным (см.: Тузов Д. О. Реституция и виндикация: проблемы соотношения //

Вестник ВАС РФ. 2002. № 3. С. 123 сл.), – а собственную весьма вольную его интерпретацию:

«Вещно-правовой характер виндикационного иска, – пишет Скловский, –

не исчезает, конечно, оттого, что он направляется против известного лица – владельца,

как это представляется Д. Тузову, который настаивает на том, что виндикационное

притязание становится из абсолютного относительным…» (курсив мой. – Д. Т.) (там

же. С. 108, сн. 1).

2

Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. С. 105.

§ 11. Реституция владения

Другое дело, что оно как бы «следует» за вещью, т. е. пассивно легитимирует

любого ее незаконного владельца: Ubi rem meam invenio, ibi

vindico («Где мою вещь нахожу, там (ее) виндицирую»). Но требование

о реституции именно потому и обращено к другой стороне сделки,

что истребуемая вещь в данный момент находится у нее. Если же

вещь выбывает из ее незаконного владения и переходит к другому

лицу, вещный иск направляется уже против нового владельца1. Таким

образом, реституция владения не имеет специфики, достаточной

для ее отграничения от виндикации. Выделяясь лишь особым

субъектным составом (субъектами реституционного правоотношения

являются стороны недействительной сделки), она по своей природе

представляет не что иное, как частный случай применения

виндикации, обусловленный нахождением вещи у другой стороны.

Вывод о виндикационной природе обратного истребования

переданной по недействительной сделке и сохранившейся в натуре

вещи не является абсолютно новым. Это положение выдвигалось

и ранее такими, например, цивилистами, как Е. А. Флейшиц2 ,

Ю. К. Толстой3, Н. В. Рабинович4 и не так давно было воспроизведено

также в учебнике гражданского права МГУ5. Однако в связи со

1

При обозначении такого иска в российском праве не принято использовать термин

«реституция», в отличие, например, от римского права (см., напр.: Ulp. 16 ad ed.,

D. 6, 1, 9: restituere rem).

2 См.: Флейшиц Е. А. Указ. соч. С. 219 сл.

3 См.: Толстой Ю. К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности

в СССР. С. 114 сл.

4 См.: Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 114–117, 120, 128, 134, 152.

5 См.: Гражданское право: Учебник / Отв. ред. Е. А. Суханов. 2-е изд. Т. II. Полу

том 2. М., 2000. С. 459 (автор главы – В. С. Ем): «…Возможны варианты, при которых

одной стороне в качестве неосновательно приобретенного по недействительной сделке

должны быть возвращены вещи, определяемые родовыми признаками, деньги,

имущественные права, а другой стороне – индивидуально-определенные вещи.

В подобных случаях истребование индивидуально-определенной вещи подчиняется нормам

о виндикации» (курсив мой. – Д. Т.). Однако в другом томе нового издания этого

же учебника тот же автор утверждает прямо противоположное: «При осуществлении

права требования возврата индивидуально-определенной вещи и исполнении одноименной

обязанности субъекты недействительной сделки должны руководствоваться

непосредственно нормой п. 2 ст. 167 ГК» (Гражданское право / Отв. ред. Е. А. Суханов.

3-е изд. Т. I. М., 2004. С. 510). Критикуя, далее, отстаиваемую мной позицию о

виндикационном характере реституции владения, В. С. Ем добавляет: «В результате

этого необоснованно смешиваются сферы действия вещных и обязательственных

исков и появляется возможность “конкуренции исков”, несвойственная российскому