4. Переход права требования и значение уведомления должника
Критерием перехода в данном деле выступило уведомление должника (принцип "уведомил, значит, перешло"), а также ряд других обстоятельств, из-за которых Суд посчитал обязательства цедента исполненными именно перед вторым цессионарием: заявление в суд о процессуальном правопреемстве и передача подлинников документов конкретному цессионарию.
Следует держать в уме тот факт, что поиск данных критериев передачи права использовался Судом исключительно в контексте аналогии закона (ст. 398 ГК РФ). Думается, что для целей регулирования этой нормой отношений с двойной уступкой вполне подходит использование любых внешних критериев фактической передачи подобного нематериального объекта. При этом они должны оцениваться именно в совокупности, а не по отдельности, так как сами по себе, как видится, эти критерии отнюдь не всегда свидетельствуют о том, что право требования переходило именно к тому субъекту, по поводу сделки с которым они появились.
Во-первых, вызывает некоторые сомнения сама возможность придания уведомлению должника правонаделяющего значения <1>. Как представляется, в самом общем виде уведомление должно рассматриваться как право, а не как обязанность, причем принадлежащее как цеденту, так и цессионарию <2>. По сути, это инструмент минимизации рисков неплатежа, который могут использовать стороны договора уступки права. Между тем нельзя отрицать и возможность для сторон возложить на цедента обязанность по уведомлению должника, за нарушение которой последний будет нести ответственность. Такое переговорное решение, очевидно, может быть связано с той неопределенностью, в которую попадает должник, когда о состоявшейся уступке его уведомляет лицо, иное чем его первоначальный контрагент по договору.
--------------------------------
<1>
Принято считать, что правопорядки,
признающие необходимость уведомления
для вступления в силу уступки права,
делают это с целью приблизить модель
перехода права к механизмам передачи
вещей, в частности для того, чтобы
распространить эффект цессии на третьих
лиц (по аналогии с передачей владения).
При этом в литературе отмечается, что
данное обстоятельство не является
основанием для смешения режимов вещей
и прав, или же распространения на оборот
прав некоторых элементов режима
движимостей (см., например: Dalhuisen J.H.
Dalhuisen on Transnational and Comparative Commercial, Financial and
Trade Law.
ed. Hart Publishing, 2007. P. 624 ff.). Более того,
фактически данное условие имеет много
исключений и чаще всего трактуется
ограничительно. Например, французское
право, предполагающее переход права в
момент заключения соглашения и
соответствующий приоритет того из
конкурирующих цессионариев, кто заключил
первую по времени сделку, пришло к тому,
что переход права должен быть в той или
иной форме воспринят должником. С этого
момента она становится обязательной
для третьих лиц, однако для уступок в
финансовой сфере имеется ряд исключений
из этого правила (см. об этом: Цвайгерт
К., Кетц Х. Сравнительное частное право:
В 2 т. Т. I. Основы. Т. II. Договор. Неосновательное
обогащение. Деликт / Пер. с нем. М.:
Междунар. отношения, 2010. С. 449; Dalhuisen J.H.
Op. cit. P. 626 - 627). В английском же праве
уведомление должника рассматривается
как элемент, необходимый для того, чтобы
конкретный цессионарий имел приоритет
перед другим цессионарием. Это означает,
что если он получил причитающееся с
должника, уведомив его, такой цессионарий
признается надлежащим в отношениях с
третьими лицами, включая других
цессионариев. Однако для этого также
важно, чтобы должник исполнял свое
обязательство этому новому кредитору
добросовестно, т.е. не зная и не имея
оснований полагать, что он должен
заплатить иному лицу. В этом контексте
считается, что уведомление имеет большее
значение для должника, являясь одним
из оснований его добросовестности, чем
для уведомляющего цессионария или же
третьих лиц. По сути, оно имеет смысл,
если "увязывает" добросовестного
должника с добросовестным цессионарием.
Такой подход основан на известном
английском прецеденте Dearle v. Hall
([1828] 3 Russ 1; 38 ER 475). Соответственно, делается
вывод о том, что в английском праве,
строго говоря, уведомление не является
условием действительности цессии, хотя
очень на это и похоже (см. об этом:
Dalhuisen J.H. Op. cit. P. 629; см. также подробнее:
Smith M., Leslie N. The Law of Assignment.
ed. Oxford University Press, 2013. P. 585 ff.; Tolhurst G. The
Assignment of Contractual Rights. Hart Publishing, 2006. P. 82 ff.).
<2> См.: подробнее: Новоселова Л.А. Указ. соч. С. 226 - 238.
Действительно, риски должника в данном случае весьма велики, поскольку в случае платежа неуправомоченному лицу он будет вынужден совершить аналогичный платеж в пользу лица, которого правопорядок считает управомоченным в данном конкретном случае. Между тем нормы ГК РФ как в новой редакции, так и в редакции, действовавшей на момент рассмотрения Судом спора, не содержат недвусмысленного указания на правонаделяющую роль уведомления, в частности на необходимость данного уведомления для действительности сделки цессии. Как представляется, с такой же позиции видит данную проблему и судебная практика, осторожно пытающаяся тем не менее минимизировать риски должника за счет придания уведомлению цедента особой доказательственной силы <1>. Такую позицию следует признать вполне оправданной, поскольку в силу самой природы цессии должник не участвует в сделке, на основании которой происходит правопреемство, которая, в свою очередь, структурируется законодателем так, чтобы законные интересы должника не были этой сделкой нарушены. К примеру, в случае сомнений в управомоченности цессионария должник всегда имеет возможность или потребовать у него доказательств перехода к нему права, или исполнить обязательство в депозит нотариуса. Если же уведомление должнику делает цедент, в случае предъявления последним первому повторного требования правопорядок безусловно должен защитить обязанное лицо, положившееся на указание своего первоначального кредитора.
--------------------------------
<1> Справедливости ради следует отметить, что в практике Президиума ВАС РФ автору настоящих строк не удалось найти дела, в котором бы специально обсуждалась сила уведомления. Однако по ряду косвенных признаков можно сделать вывод о том, что уведомление, полученное должником от нового кредитора, не является достаточным основанием для того, чтобы считать право перешедшим. В частности, в Постановлении Президиума ВАС РФ от 6 марта 2012 г. N 14548/11 Президиум рассмотрел ситуацию, в которой должник по договору займа возражал на требование своего кредитора на том основании, что он уже исполнил обязательство цессионарию. Цедент отрицал факт уступки, при этом ни должник, ни цессионарий не представили подлинного договора уступки или иных доказательств состоявшегося перехода прав, кроме копии договора уступки и уведомления должника цессионарием о состоявшейся уступке. В этой связи Суд указал, что если первоначальный кредитор оспаривает факт перехода права, то в отсутствие уведомления от цедента либо акта по передаче права (требования) по договору об уступке права (требования) уведомление должника цессионарием не является доказательством состоявшейся уступки права требования, и риск возможных последствий исполнения обязательства ненадлежащему лицу должен нести должник. Таким образом, Суд придал уведомлению должника особое значение, хоть и в контексте оспаривания цессии цедентом. Хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что действующее на тот момент законодательство не содержало указания на подобную "сверхсилу" уведомления цедента. Вероятно, в данном деле Суд имел в виду, что если обстоятельства недействительности цессии имеют место и у цедента есть право на соответствующий иск, то цессионарий мог уведомить должника, будучи недобросовестным. К сожалению, Суд далее не углубил свою позицию иными аргументами, в частности со ссылкой на отношение должника к таким возможным разным уведомлениям. В другом деле (см. Постановление Президиума ВАС РФ от 29 июня 2010 г. N 15842/09) Суд указал, что неизвещение должника новым кредитором о переходе к нему права требования влечет отказ в удовлетворении требования нового кредитора не автоматически, а лишь при условии, что произошло исполнение первоначальному кредитору. Из этой позиции можно сделать вывод о том, что уведомление цедента имеет лишь доказательственное, но не правоустанавливающее значение.
При этом важно, что при придании любому уведомлению особого значения законодателю придется решать проблему злоупотреблений цедента и цессионария, которые в данном случае либо будут соответственно уклоняться от уведомления должника (цедент), либо, наоборот, уведомлять его о не происходящем в действительности преемстве (цессионарий). Более того, с позиции должника будет неясно старшинство нескольких конкурирующих цессионариев, уведомивших его, поскольку положиться на "сверх-уведомление" оригинального кредитора тот уже не сможет.
Во-вторых, как видится, позиция должника в данном случае больше потеряла бы, чем приобрела, если бы сходное правило об уведомлении появилось в отечественном законодательстве, поскольку в случае конкурирующих уведомлений равного порядка ему ничего не останется, кроме как исполнить обязательство в депозит нотариуса или же ориентироваться на более раннее по времени уведомление. В последнем случае правовой результат ничем не будет отличаться от модели, при которой уведомление не будет выступать в качестве конституирующего элемента цессии вовсе. Например, при отрицании принципа разделения в последней ситуации должнику пришлось бы ориентироваться не на уведомление, а на первую по времени сделку уступки. Этот случай с точки зрения защиты должника ничем не лучше ситуации с двумя уведомлениями (ведь первая по времени уступка может быть совершена задним числом). При допущении же принципа разделения должнику пришлось бы, как в случае, аналогичном описанному в комментируемом акте, полагаться только на те или иные квалифицирующие признаки распорядительной сделки, что он с высокой степенью вероятности сделать не в состоянии <1>. Итого защитить позицию должника можно другим способом - лишить любое уведомление раз и навсегда заранее заданного абсолютного значения для него, а также ввести некую абстрактную презумпцию правового состояния, при котором должник может снять с себя риски повторного платежа <2>.
--------------------------------
<1> В самом общем виде ситуация выглядит следующим образом: если уведомление является конституирующим элементом цессии, должник или вынужден полагаться на банальный временной критерий (кто первый уведомил), либо верить какому-то из уведомлений больше. В первом случае его правовые возможности мало отличаются от возможностей в рамках цессии без принципа разделения. Второй вариант предполагает, что какое-то из уведомлений более значимо для должника. Это вполне допустимо, если, например, взять уведомление цедента. Но такой подход не решает проблему злоупотреблений самого цедента (которые может подозревать должник) и по-хорошему не основан на законе, так как в противном случае только уведомление цедента должно было бы иметь юридическое значение.
<2> Такой подход имеет германские корни, причем он отнюдь не отрицает случаи, когда уведомление со стороны цедента может, как будет показано далее, рассматриваться как имеющее большее доказательственное значение, чем уведомление со стороны цессионария. Однако тут речь должна идти не о безусловном правиле, а об опровержимой презумпции.
Такой критерий и был найден в описательной части п. 14 Обзора N 120. В данном пункте Суд указал, что в случае неопределенности личности кредитора для должника, к примеру при наличии спора между цедентом и цессионарием, должник должен полагаться на доказательства перехода права, после предоставления которых должник уже не имеет возможности исполнять первоначальному кредитору. Такими доказательствами Суд посчитал предоставление должнику акта исполнения цедентом своей обязанности перед цессионарием по передаче права (читай - данных о распорядительной сделке) или уведомление должника цедентом. Именно указание на уведомление цедента (а не цессионария) позволяет судить, что основанием, по которому должник будет освобожден от повторного платежа, будет не что иное, как его добросовестное представление о том, кто является его надлежащим кредитором, ведь кроме упомянутых в законе исчерпывающих доказательств перехода права только уведомление от оригинального кредитора может убедить должника в том, что однажды установленное обязательство поменяло субъектный состав <1>.
--------------------------------
<1>
По сути тот же принцип был заложен в
основу § 409 BGB, согласно которому
если кредитор уведомил должника о том,
что он уступил требование, то в отношении
должника указанная должнику уступка
должна считаться для кредитора
действительной, даже если она не
состоялась или является недействительной.
Как указывается в германской литературе,
уведомление не требуется для изменения
управомоченности между старым и новым
кредитором, а при двойной уступке
должник, исполнивший неуправомоченному
второму цессионарию, защищается только
тогда, когда он не знал о первоначальной
уступке. При этом само уведомление не
создает управомоченность цессионария,
т.е. нельзя заключить, что сделка цессии
вступит в силу тогда, когда должник
узнает об уступке (хотя стороны могут
предусмотреть это в договоре цессии)
(см.: J. von Staudingers Kommentar zum
Gesetzbuch. Buch 2: Recht der
.
§ 397 - 432 (Erlass, Abtretung,
,
Schuldner- und
)
/
(Hg.). Sellier; de Gruyter, 2012. S. 147 - 148). Между тем
однозначного мнения нет, и имеет место
дискуссия насчет того, защищает ли
описанное выше регулирование доверие
должника (и, таким образом, создает ли
уведомление цедента состав видимости
права (Rechtsscheintatbestand)), или же оно
конститутивно создает управомоченность
цессионария, в том числе и мнимого, и
тогда уже речь не должна идти о том, что
должник добросовестно полагался на
декларативную правильность уведомления.
Например, если допустить, что § 409 BGB
применяется и тогда, когда должник знает
о недействительности уступки, будет
нельзя судить о том, что данная норма
регулирует частный случай ответственности
за видимость права (см.:
Kommentar zum
Gesetzbuch: In 12 Bde. Bd. 2. Schuldrecht: Allgemeiner Teil (§§ 241
- 432). C.H. Beck, 2012. S. 2564 - 2568).
В этой связи позиция, занятая Президиумом в комментируемом Постановлении, может означать потенциальное изменение вектора судебной практики. Судя по тексту Постановления, именно цедент уведомил должника, однако Суд, не имея возможности апеллировать к добросовестности должника по п. 14 Обзора N 120 (поскольку, видимо, исполнение по цедированному праву еще не произошло), по сути, абсолютизировал критерий уведомления, причем сделал это не столько в контексте того, кто это уведомление осуществляет (что было бы возможно, если бы на тот момент в законе была норма, подчеркивающая разницу между уведомлением оригинального кредитора и уведомлением цессионария), сколько в контексте невозможности возврата права тому, кто его передал, т.е. в контексте эффекта уступки для третьих лиц. В итоге, если данный тезис Президиума использовать вне контекста Постановления, а именно аналогии закона и набора различных доказательств того, что цедент исполнил обязательство перед конкретным из конкурирующих цессионариев, он может неверно восприниматься судами как ориентир на придание уведомлению значения необходимого элемента в юридическом составе перехода права.
Кстати сказать, на подобное понимание аргументации Президиума ориентирует и тот факт, что суд не исследовал первую по времени заключения сделку цессии (с обществом "Пролайн"-2). Ведь, как было показано выше, отрицать конститутивное значение уведомления можно, только если ориентироваться на время совершения сделки (а именно сделка с обществом "Пролайн"-2 и была заключена первой по времени) либо на критерии распорядительного акта. Как видно из решения, суд не исследовал, был ли реальный переход права по первой сделке. С определенной степенью домысливания этот вывод можно сделать из контекста Постановления - ведь Президиум подчеркивает, что важным является то, где право было реально передано цедентом. Однако из текста отнюдь не ясно, что же убедило Суд в том, что первая сделка не была исполнена, а значит, сторонний читатель может неверно проинтерпретировать его в том смысле, что в первой сделке отсутствовало что-то из того, что имелось во второй и было-таки отмечено Президиумом. А это может быть и уведомление должника, что, позволю себе повториться, способно привести к изменению всего представления о механизме уступки, устоявшегося в практике.
Учитывая вышесказанное, можно было бы даже пойти дальше и усомниться не только в необходимости наделения уведомления подобным значением, но и в возможности трактовать уведомление, сделанное цедентом, как безусловное основание добросовестности должника. К примеру, в ситуации двойной уступки должник сперва уведомляется цессионарием, а затем, после совершения второй по времени сделки, цедентом. Есть ли в данном случае у должника право усомниться в переходе права по первой сделке и поверить своему оригинальному кредитору? Казалось бы, тут на помощь пришел бы п. 14 Обзора N 120, который намекает (как, впрочем, и комментируемое Постановление Президиума) на наличие различных доказательств перехода права. Однако новая редакция ГК РФ недвусмысленно меняет вектор правового регулирования.
Так, в соответствии с п. 1 ст. 385 ГК РФ (в новой редакции) должник вправе не исполнять обязательство новому кредитору до предоставления ему доказательств перехода права именно к данному кредитору, если только уведомление не было получено им от первоначального кредитора <1>. Там же указывается, что уведомление имеет равное значение для должника вне зависимости от того, новым или старым кредитором оно направлено. Применительно к только что описанной ситуации с двумя конкурирующими уведомлениями цессионария и цедента эти положения означают для должника фактическую невозможность освободиться от рисков, несправедливо на него возложенных. Он, не имея возможности потребовать предоставления доказательств перехода права по второй сделке (там его уведомил сам цедент), не может положиться и на чистоту первой из них, поскольку не знает, как переходило требование по первому соглашению об уступке. В этой связи для должника существуют только два варианта, уже упоминавшиеся выше: либо положиться на какие-либо факторы своей добросовестности (по п. 14 Обзора N 120), либо же попытаться исполнить обязательство в депозит нотариуса. Если же лишить его возможности ссылаться на свою добросовестность, поскольку закон прямо говорит о том, что уведомление цедента имеет приоритет, причем оно же блокирует право потребовать доказательств реального правопреемства, то положение должника и вовсе становится незавидным.
--------------------------------
<1> В старой редакции ГК РФ оговорка об особом значении уведомления со стороны первоначального кредитора отсутствовала.
Между тем, как представляется, можно толковать положения п. 14 Обзора N 120 в логической взаимосвязи с общим понятием цессии как двух взаимосвязанных сделок (п. 1 Обзора N 120) и, соответственно, заключить, что при двойной уступке должник имеет право сомневаться даже в уведомлении цедента. Действительно, коль скоро цедент волен произвольно определить моменты перехода права в условиях конкурирующих соглашений о цессии, следует признать, что должник в полной мере полагаться на так называемый временной критерий ("кто первый заключил сделку, тот и надлежащий кредитор") при определении надлежащего кредитора не может. Аргументировать этот тезис можно со ссылкой на то, что смысл введения данного правила судом был как раз в абстрактном снижении риска должника по платежу субъекту, который de jure не является лицом, к которому перешло право по распорядительной сделке, а не в создании условий, при которых должник может освободиться от долга, даже исполняя другому лицу <1>. Такое толкование выглядит более желательным, однако оно имеет в своей основе четкое представление о том, что уведомление не есть необходимый элемент для вступления уступки в силу. Иное представление (если нет уведомления, у должника нет цессионария вовсе), равно как и вывод о "сверх-силе" уведомления цедента (в контексте новой редакции ст. 385 ГК РФ), с необходимостью потребует поиска дополнительных аргументов для защиты должника.
--------------------------------
<1> Скорее, в этом последнем случае следовало бы говорить даже не столько об исполнении обязательства, сколько о фикции исполнения. Видимо, такое прочтение могло опираться, помимо прочего, и на старую редакцию п. 3 ст. 382 ГК РФ, которая говорила о том, что в случае отсутствия уведомления о цессии исполнение должника цеденту признается исполнением надлежащему кредитору. Новая редакция говорит уже о прекращении обязательства его исполнением первоначальному кредитору до получения уведомления о состоявшейся цессии.
Практические последствия описанной выше системы аргументов будут в равной мере следствием недостатков как системы, построенной на существенной роли уведомления при уступке, так и системы, отрицающей его конститутивное значение для договорного преемства. Так, цессионарий, стремясь защититься от возможного неплатежа, будет в гораздо более выгодном положении, если оговорит в договоре цессии способы защиты на случай несвоевременного уведомления должника в виде ковенантов. Еще более действенным может служить условие, согласно которому уведомление должника должно быть осуществлено в виде единого документа, подписанного цедентом и цессионарием, или же условие об оплате цессионарием суммы сделки только после направления уведомления, составленного по определенной форме, эскроу-агенту. Одновременно с этим интересы должника могут быть защищены, если договор, право из которого уступается третьему лицу, будет содержать реквизиты уведомления, которое подлежит направлению должнику при цедировании требования <1>.
--------------------------------
<1> Кстати сказать, исходя из буквального содержания новелл ГК РФ об уступке, должник и кредитор могут оговорить специальную форму уведомления как ограничение уступки, что может повлечь наложение санкций на кредитора, уступившего право требования в нарушение данного ограничения.
Подводя итог, следует еще раз подчеркнуть, что комментируемое Постановление Президиума ВАС РФ является весьма важным в контексте установления критериев, которыми должен руководствоваться суд при рассмотрении двойной уступки, в частности в связи с применением общих положений об уступке в данном вопросе. Думается, заложенный в нем подход сохранит актуальность и по вступлении в действие новой редакции норм ГК РФ о правопреемстве. Как было показано, данные критерии должны пониматься именно в контексте конкретного спора и по возможности толковаться в связи с положениями Обзора N 120, позволяющего "сгладить углы" возможных интерпретаций позиции Президиума.