§ 8. Невозможность реституции и ее последствия

В правилах о неосновательном обогащении (ст. 1105 ГК) указывается на то, что если неосновательно полученное или сбереженное имущество возвращено в натуре быть не может (по причине отсутствия соответствующего имущества или природы самого исполнения), то подлежит уплате соответствующая денежная стоимость (денежный эквивалент). Применение данного правила к реституции по расторгнутой сделке приводит нас к выводу, что требовать возмещения денежной стоимости в случае невозможности возврата может любая сторона договора: как кредитор, пострадавший от нарушения, так и должник, виновный в нем. Например, продавец отгрузил товар, который оказался некачественным или подрядчик передал заказчику результат работы с существенными дефектами, которые привели к тому, что покупатель (заказчик) отказался от товара (результата работ) и расторг договор. Кредитор, расторгнувший договор, обязан вернуть должнику полученное от него дефектное исполнение в порядке, предусмотренном ГК в отношении возврата неосновательного обогащения. Если же он вернуть полученное не может, то обязан возместить должнику денежный эквивалент. К такому выводу мы приходим при буквальном переложении норм о неосновательном обогащении к реституции по расторгнутым сделкам. Но данный подход не учитывает того, что в ряде случаев возложение на кредитора обязанности компенсировать должнику денежную стоимость неразумно.

Во-первых, возникновение обязательства по уплате денежного эквивалента противоречит логике и здравому смыслу, если исполнение не может быть возвращено в натуре в силу его природы (например, услуги, использование вещи) и кредитор докажет, что полученное от должника исполнение не имело для него никакой имущественной ценности или эта ценность оказалась значительно ниже "номинальной" в связи с допущенным должником нарушением. Так, например, немного переиначим уже приводившийся нами однажды пример с договором на риелторские услуги. Представим себе, что риелторская компания обязалась по договору оценить объект недвижимости клиента и затем реализовать его. Компания осуществила комплекс действий, связанных с оценкой объекта, но впоследствии не предприняла предусмотренных договором действий по поиску покупателей на данную недвижимость, что подтолкнуло клиента к расторжению договора. В данном случае клиент получил от компании определенное исполнение - услуги по оценке его имущества, что было оформлено соответствующим актом, на основании чего компания, смирившаяся с расторжением договора на будущее, вернула клиенту предоплату за услуги по реализации объекта недвижимости, но удержала сумму, причитающуюся ей за уже осуществленные услуги по оценке. Законно ли поведение риелтора? Как мы уже поняли из предыдущего раздела, и да и нет. Да - в том случае, если клиент не сможет доказать отсутствие какой-либо ценности в полученном исполнении. Нет - если клиент обоснует, что услуги по оценке в отрыве от услуг по продаже не имеют для него никакой экономической ценности и нарушение риелтором одной части своих обязательств составляет существенное нарушение применительно ко всему договору в целом. А теперь немного изменим ситуацию. Представим себе, что клиент должен был оплатить услуги риелтора постфактум. В этой ситуации риелтору, дабы получить справедливое вознаграждение за оказанные услуги по оценке, придется предъявлять к клиенту иск о возврате неосновательного обогащения на том основании, что в результате расторжения клиентом договора и отпадения его обязанности по оплате клиент оказался неосновательно обогатившимся в части полученных им услуг по оценке недвижимости. Такой иск в целом вполне допустим, так как неосновательно обогатиться в результате расторжения может не только должник, но и кредитор. Но разумно ли удовлетворять такой иск, если клиент докажет, что полученное от риелтора исполнение не имеет никакой имущественной ценности в отрыве от всего договора в целом. Безусловно, нет. Возвращать нужно не неосновательно полученное, а то, что составляет неосновательное обогащение. Если исполнение не привело к получению кредитором какой-либо имущественной ценности, то нет и обогащения. Соответственно, и нечего возвращать. Например, клиент может доказать, что в результате бездействия риелтора его здание долгое время оставалось непроданным, а за прошедшее время цены на недвижимость существенно изменились, что обесценило сами оказанные услуги. По этой же причине в случае, если окажется, что осуществленное должником исполнение имело для кредитора определенную ценность, но эта ценность была ниже той, на которую он был вправе рассчитывать при заключении договора, то денежному возмещению подлежит соразмерная часть полученного исполнения, которая, собственно, и составляет обогащение кредитора.

Но может показаться, что сказанное затрагивает и интересы кредитора. Применение правил о неосновательном обогащении к реституции по расторгнутой сделке приводит к тому, что аналогичная вышеописанной ситуация может произойти и с кредитором, требующим возвращения предоставленного до расторжения. Должник, чье нарушение договора вызвало расторжение, может доказать, что то, сколько стоило исполнение, осуществленное кредитором до расторжения им договора, превышает ту выгоду, которую должник реально извлек из полученного исполнения. Иначе говоря, должник может попытаться доказать, что предоставленное кредитором до расторжения исполнение в связи с прекращением договора самостоятельной ценности не имеет или его ценность значительно снижается, что исключает полностью или частично квалификацию получения данного исполнения в качестве неосновательного обогащения. Формально-юридически такой сценарий вполне возможен. И связано это с тем, что отечественный законодатель, к сожалению, просто "не заметил" случаев реституции по расторгнутым сделкам и, соответственно, не предусмотрел каких-либо специальных норм на этот счет, что вынудило судебную практику "кивнуть" в сторону правового регулирования неосновательного обогащения, так как других норм, могущих урегулировать целый комплекс правоотношений, возникающих при реституции по расторгнутым сделкам, просто нет. Но смеем предположить, что в данном случае применительно к реституции по расторгнутой сделке мы должны исключить возможность подобного отказа выплачивать денежный эквивалент для нарушившего договор должника. Должник должен вернуть кредитору денежный эквивалент в случае невозможности возврата полученного в натуре, независимо от того, представляет ли полученная от кредитора часть исполнения для него самостоятельный интерес в отрыве от всего договора в целом. Поясним такой вывод.

При применении классической конструкции возврата неосновательного обогащения закон исходит из отсутствия "виноватого". Лицо, неосновательно обогатившееся, становится "плохим", только если продолжает удерживать полученное, несмотря на требование вернуть его. В случае же с расторжением договора по причине, за которую отвечает одна из сторон, уже изначально есть лицо, на которое можно в любом случае возложить те или иные неблагоприятные последствия, - нарушитель договора.

Поэтому п. 1 ст. 1105 ГК, который требует возмещения денежной стоимости неосновательного обогащения, должен применяться к случаям, когда требование предъявляется к пострадавшему кредитору или к нарушившему договор должнику, по-разному. Там, где такое требование предъявляется к кредитору, он, как это было выше описано, вправе отказаться уплачивать денежный эквивалент полностью или в части, если докажет, что полученное исполнение не представляло для него никакой имущественной ценности или эта ценность была ниже той, на которую он был вправе рассчитывать при заключении договора. Если же такое требование предъявляется к должнику, нарушившему договор, то должник обязан компенсировать кредитору "номинальный" эквивалент полученного исполнения. То есть в таком случае в расчет должна браться не выгода, объективно извлеченная должником из полученного от кредитора исполнения, а то, сколько это исполнение стоило для кредитора по договору.

Таким образом, вышеописанное уточнение в отношении порядка применения правила п. 1 ст. 1105 ГК (о предоставлении денежного эквивалента в случае невозможности возврата полученного в натуре), связанное с необходимостью оценивать, насколько реально было обогащение контрагента, должно применяться к требованию о реституции по расторгнутому договору только тогда, когда оно заявлено к пострадавшему от нарушения кредитору.

Второе уточнение в отношении предусмотренного в п. 1 ст. 1105 ГК правила о необходимости предоставления денежного эквивалента связано также с необходимостью предоставления кредитору, пострадавшему от нарушения, дополнительной защиты. Это уточнение, как мы это видели из сравнительно-правового обзора, широко известно за рубежом (например, п. 3 ст. 346 ГГУ), и заключается оно в том, что кредитор, обязанный вернуть полученное от должника имущество, не обязан осуществлять уплату денежного эквивалента, если имущество утрачено (испорчено) по причине, за которую отвечает сам должник, либо по причине, носящей случайный характер (случайная гибель). Обосновать данные правила с опорой на букву российского закона, к сожалению, невозможно. Но абсолютная очевидность и разумность этих норм требует воплощения их в жизнь путем судебного толкования на основании все того же п. 2 ст. 6 ГК, т.е. опираясь на аналогию права и принципы разумности, справедливости и добросовестности, а в ряде случае на основании ст. 10 ГК (недопущение злоупотребления правом). Конечно же, при первой возможности такие нормы должны быть закреплены в самом тексте ГК.

По сути, применение оговорки о том, что риск случайной гибели несет нарушивший договор должник, будет подразумевать введение исключения из общего правила о том, что риск случайной гибели вещи несет собственник (ст. 211 ГК). Как отмечалось немецкими цивилистами, риск случайной гибели переходит на кредитора с момента передачи ему вещи, но если происходит расторжение договора и должник заявляет требование о возврате ему переданного кредитору имущества, а это имущество не может быть возвращено в натуре в силу гибели или порчи, несмотря на то что кредитор принял все разумные и необходимые действия, направленные на сохранение этой вещи (случайная гибель или порча), то риск случайной гибели переходит обратно на должника <633>. Данный вывод представляется нам вполне обоснованным. Если бы должник не нарушил договор, то договор и не расторгался бы, а соответственно, у кредитора не возникла бы и обязанность по реституции полученной вещи. Соответственно, риск случайной гибели нес бы именно он. Но должник нарушил договор существенным образом. Это привело к расторжению договора и возникновению у кредитора обязанности вернуть вещь в натуре. Если вещь погибла случайным образом, то для кредитора расторжение будет означать необходимость оплаты того, чем воспользоваться он не в состоянии. Это несправедливо. С точки зрения справедливости и экономической целесообразности разумнее возложить этот риск на "плохого" контрагента - того, который нарушил договор и создал основу для реституции.

--------------------------------

<633> Markesinis B., Unberath H., Johnston A. The German Law of Contract. A Comparative Treatise. 2nd ed. Entirely Revised and Updated. Oxford, 2006. P. 434 - 435.

Как отмечает профессор Г. Даннеманн (G. Dannemann) применительно к английскому и немецкому праву, можно выделить в качестве общего принципа идею о том, что в случае расторжения договора интересы пострадавшей от нарушения стороны должны защищаться в преимущественном порядке по отношению к интересам нарушителя договора <634>. Это не означает, что интересы должника должны полностью игнорироваться. Речь идет о том, что в спорных ситуациях, где не очевидно, на какую из сторон разумнее возложить риск случайной гибели, следует переносить риск на провинившуюся сторону, чье нарушение договора стало причиной реституции. Как справедливо отмечает Р. Циммерманн (R. Zimmermann), "даже если продавец невиновен в нарушении, он все же нарушил обязательство, а следовательно, именно он становится лучшей кандидатурой для принятия риска случайной гибели вещи" <635>. Таким образом, в случае неочевидности решения возложения описанного риска на одну из сторон в силу того, что в любом случае будет иметь место относительная несправедливость, все же логичнее возложить эту несправедливость на сторону, нарушившую договор и спровоцировавшую расторжение, чем на ни в чем не виновного кредитора, уже и так пострадавшего от нарушения договора.

--------------------------------

<634> Dannemann G. Restitution for Termination in German Law // Failure of Contracts. Contractual, Restitutionary and Proprietary Consequences. Ed. by F. Rose. Oxford, 1997. P. 150 - 151.

<635> Zimmermann R. Breach of Contract and Remedies under the New German Law of Obligations. Roma, 2002. P. 41 (опубликовано в Интернете: http://www.uniforma1.it).

Аналогичный вывод еще более очевиден в случае, если вещь испортилась или погибла, и в связи с этим не может быть возвращена в натуре по причине, за которую отвечает должник. Здесь, конечно, речь не идет о переходе риска случайной гибели, так как гибель вещи является не случайной. Переход риска на ответственную за гибель вещи сторону основан на соображениях разумности и справедливости. Например, если поставщик поставляет покупателю кур, больных птичьим гриппом, т.е. нарушает условие договора о качестве пернатого товара, в связи с чем покупатель был вынужден их уничтожить, то ни о какой обязанности по возмещению продавцу денежной стоимости кур с точки зрения разумности и справедливости речь идти не может.

Итак, оба изложенных выше исключения переносят риск невозможности возврата в натуре полученного по расторгнутой сделке на сторону, чье нарушение договора послужило основанием для расторжения. Это роднит данный механизм защиты прав кредитора с другим похожим механизмом. Речь идет о п. 1 ст. 405 ГК, где устанавливается, что должник, просрочивший исполнение, несет риск случайно возникшей в период просрочки невозможности исполнения. Подобные механизмы могут составить отдельную группу средств защиты прав кредитора, которые применяются автоматически на основании закона, не требуют от кредитора активных действий и в силу самого закона переносят на нарушителя договора бремя риска возникновения тех или иных негативных последствий, которое в обычной ситуации нес бы кредитор.

Оба эти механизма не вытекают прямо из норм ГК о неосновательном обогащении и проистекают из специфики отношений по реституции по расторгнутой сделке. До внесения в ГК специальных норм, устанавливающих правовой режим реституции при расторжении, данные исключения из общих правил о неосновательном обогащении должны выводиться судебной практикой.

Наконец, следует отметить, что стороны своим соглашением могут в любой момент осуществить трансформацию обязательства осуществить реституцию в натуре в обязательство уплатить денежный эквивалент. В данном случае такая сделка должна считаться новацией, так как она влечет изменение предмета исполнения (ст. 414 ГК). Если стороны не согласовали данный вопрос, то реститутор не вправе по своей воле заменять реституцию в натуре на уплату денежного эквивалента. Аналогично и реституарий до возникновения невозможности реституции в натуре не вправе своим желанием трансформировать обязанность реституции в натуре в денежное обязательство по уплате эквивалента. Даже если реститутор получает от реституария требование об уплате денежного эквивалента, он сохраняет право исполнить свое реституционное обязательство в натуре, вернув соответствующее имущество. Но реститутор в такой ситуации вправе и дать свое согласие на трансформацию путем уплаты денежной суммы, которую потребовал кредитор (конклюдентных действий), или в виде встречного волеизъявления (прямого акцепта). С учетом этого и во избежание непредвиденных расходов и убытков сторона, столкнувшаяся с расторжением договора и получившая требование о возврате денежного эквивалента, должна для себя решить, согласна ли она на такую трансформацию, если реституция в натуре теоретически возможна, или нет. Если она согласна, то ей следует в разумный срок акцептовать данную оферту и выслать ответ, в котором она согласилась бы на выплату денежного эквивалента. Иначе, положившись на данное требование, эта сторона может столкнуться с тем, что реституарий, ранее требовавший возврата денежного эквивалента, передумает и потребует реституции в натуре. С другой стороны, реституарий, направивший требование об уплате денежного эквивалента, но не получивший от реститутора подтверждения на такую трансформацию, должен быть готов к тому, что реститутор осуществит реституцию в натуре.