§ 7. Правовое значение квалификации

дефектного исполнения в качестве просрочки

О значении изложенного выше расширительного толкования п. 2 ст. 405 ГК для функционирования процедуры расторжения речь пойдет ниже. Заметим только, что имплементация такого подхода по сути перевернет изначальный смысл закона, существенно расширив сферу действия права на внесудебный отказ и сделав норму п. 2 ст. 405 ГК, изначально позиционировавшуюся, видимо, как исключение из правила о судебной процедуре расторжения, практически общим правилом. С точки зрения практической целесообразности данный подход достаточно адекватен, так как выполняет крайне полезную роль - значительно сужает сферу применения неадекватного современным экономическим реалиям рыночной экономики правила ст. 450 ГК о судебном порядке расторжения. Обоснование неадекватности правила о судебном порядке расторжения будет приведено в гл. 1 разд. III.

Хотя здесь и не место подробно говорить о значении предложенной идеи для целей применения других способов защиты прав кредитора, следует обратить внимание на то, что данный подход с успехом решает сложнейший вопрос о возможности начисления пени или процентов годовых (мораторных санкций) в случае, если должник допускает ненадлежащее исполнение. Исходя из предложенной нами идеи, если кредитор обоснованно отказывается принимать дефектное исполнение в счет договора и требует реального исполнения, то налицо просрочка должника, и, соответственно, кредитор, опираясь на это, вправе начислять мораторные санкции до тех пор, пока он не решит осуществить расторжение или не получит надлежащее исполнение. При такой реакции кредитора понятно, что для него осуществленное должником ненадлежащее исполнение абсолютно равнозначно текущей просрочке, т.е. имеет то же значение, как если бы должник вообще не исполнял договор. Поэтому начисление мораторных санкций (пени, процентов годовых) вполне оправданно. Если же кредитор принимает ненадлежащее исполнение, то просрочки нет и соответственно кредитор теряет право требовать реального исполнения обязательства, а значит, и не вправе начислять длящиеся санкции на сумму основного долга.

В целом понятно, что проблема квалификации ненадлежащего исполнения в качестве просрочки применительно к норме п. 2 ст. 405 ГК отпала бы вовсе, будь в нашем праве имплементировано более совершенное правовое регулирование расторжения, дозволяющее односторонний отказ в качестве общего правила применительно ко всем видам нарушения (как то имеет место в большинстве стран мира). Тогда с практической точки зрения было бы все равно, является ли данное нарушение просрочкой или нет. В качестве примера следует привести реформу немецкого обязательственного права, где ранее действовала отдельная норма (п. 2 ст. 286 ГГУ), являющаяся прообразом нормы п. 2 ст. 405 ГК, которая предусматривала право кредитора отказаться от принятия исполнения, если в результате просрочки должника он теряет интерес в исполнении договора. Возникновение института отказа в случае просрочки параллельно с общим порядком расторжения договора неминуемо вызывала в немецком праве практические сложности <351>. Поэтому в новой редакции ГГУ данная норма была устранена, процедура расторжения договора теперь является единой и регулируется ст. 323 ГГУ, независимо от того, было ли нарушение просрочкой или ненадлежащим исполнением. Большое количество всевозможных проблем, возникающих при применении нынешнего российского законодательства, которое в ст. 450 ГК предусматривает судебную процедуру расторжения нарушенного договора, а в п. 2 ст. 405 ГК предусматривает право на односторонний отказ в связи с просрочкой, демонстрирует всю порочность такого подхода и требует внедрения вслед за немецким законодательством в наше право единого подхода к процедуре расторжения, не зависящего от вида нарушения.

--------------------------------

<351> Marsh P.D.V. Comparative Contract Law. England, France, Germany, 1996. P. 338.

В условиях действия нынешней редакции гражданского закона и отсутствия реальных перспектив его изменения в ближайшем будущем мы вынуждены находить наиболее приемлемое и разумное решение, которое может быть, с одной стороны, выведено из смысла действующих норм ГК и соответственно быть легитимным, а с другой стороны, приводить к желаемому экономическому эффекту. Предложенный нами подход расширительного толкования понятия просрочки, упомянутой в п. 2 ст. 405 ГК, как будет показано ниже, эффективен и экономически целесообразен, а также теоретически оправдан, так как он, используя предложенную нами идею квалификации нарушений договора через призму кредиторского восприятия, по сути осуществляет объединение режимов расторжения и при этом делает это не "под эгидой" правила о судебном порядке расторжения из ст. 450 ГК, а подводя большинство случаев нарушения (при желании кредитора) под понятие просрочки и предусмотренное в п. 2 ст. 405 ГК правило об одностороннем отказе. Таким образом, парадокс ситуации заключается в том, что нелогичная и заслуживающая исключения из ГК норма п. 2 ст. 405 ГК в условиях, когда в качестве общего правила у нас действует еще более абсурдный принцип судебного расторжения, выполняет крайне полезную "миссию", по сути дезавуируя это общее правило. Но как только наш законодатель решится изменить общее правило, установив принятый в большинстве стран односторонний порядок расторжения, всякий смысл наличия в ГК нормы п. 2 ст. 405 исчезнет, и она должна быть устранена одновременно с изменением общего правила.

Более подробно о механизме, при помощи которого норма п. 2 ст. 405 ГК "перекрывает" общее правило о судебном расторжении, речь пойдет в гл. 1 разд. III.